Заслонив рукой глаза от яркого света, Карст, не обращая внимания на палящие лучи, следил за движениями маленького воздушного хищника. Мегур-истребитель медленно опускался по отвесной линии. Из маленькой серебряной рыбки он превратился в страшного вида чудовище. Конденсаторы мегур-лучевого аппарата были поразительно похожи на глаза. Горе тому, кто встречался с этим бездушным взглядом! Наконец, истребитель плотно лег на площадку перед башней. Верхний люк его открылся. Оттуда высунулась голова Геты.
— Ну вот, наконец, — сказала она, выбираясь через узкое отверстие люка, — ты цел и невредим?
Из того же люка на площадку вышло три маленьких человека. Они принялись ходить вокруг своей машины, разминая ноги и потягиваясь. Карст сразу узнал в них селенитов. Они ходили особой походкой, слегка волоча ноги и очень медленно. Очевидно, им трудно было приспособиться к большей силе веса. Лунные эмигранты уже в третьем и четвертом поколениях сильно измельчали. Вся их организация приспособилась к условиям своей планеты, мускулатура ослабела, скелет стал тоньше. Они вообще напоминали детей.
Карст бросился навстречу Гете.
— Где Курганов?
— Он сейчас в Италоне у селенитов. Все обошлось благополучно. Они на стороне Союза…
— Бой был?
— Да. В Ледовитом океане…
— Нет, там у могилы?
— Какой же это бой! Селениты их сразу уничтожили. Они сожгли восемнадцать эоланов со своего магнит-дредноута. Представь, он оказался в болоте у самой могилы. Как вы не заметили?
— Я потом видел его. Что же делается на свете? Мы здесь ничего не знаем.
Гета покачала головой.
— Сейчас все так перепуталось, что никто ничего не знает. Есть слухи, что часть американских воздушных сил вернулась обратно. Были сообщения о восстаниях в округе Чикаго. Город и область будто бы в руках повстанцев. Достоверного ничего нет. Хоккоки молчат. Все время идет заглушающая волна. В Европе хаос, паника, все остановилось. Воздушные города легли и рассыпались. Люмион не горит. Сообщение прекратилось. За эти дни все вернулось почти к первобытному состоянию…
Карст пощупал себе темя.
— Пойдем в башню. Здесь, на солнце, нельзя оставаться!
— Через пять минут летим! — крикнула Гета селенитам.
Те тоже не рисковали долго оставаться под открытым небом и направились к истребителю. Один за другим они скрылись в темном отверстии люка. Башенные наблюдатели молча расступились, пропуская в двери бессмертных. Через несколько минут они очнутся от того сказочного сна, который ослепительной явью блеснул на ровном фоне их однообразной, трудовой жизни.
«А как же мы? — беспокоилась тревожная мысль, — о нас все забыли и не вспомнят!»
Им страстно хотелось лететь вместе с бессмертными туда, где кипит жизнь и борьба, где над бешеными схватками последнего жестокого боя витает великая идея человеческого бессмертия. Всему злу и страданиям, в которых, как в колыбели, росло человеческое общество, сейчас, вот в эту минуту, предъявляется грозный счет. Одним мощным ударом заканчивается первая эра развития и открывается новый путь, только в безумно смелых снах и мечтах кем-то и когда-то предвиденный. Их, скромных сторожей силовой башни, одиноко живущих на магнитных полях пустыни, слепой случай вовлек в этот кипящий фонтан. Их коснулся на своем пути сверкающий и гремящий метеор, ослепил, оглушил.
Карсту было понятно их состояние. Рассказав Гете в двух словах свои приключения, он обратился к ним:
— Мы сейчас улетим, но не приходите в отчаяние. Работайте, Союз победит. Так должно быть. Это случится скорее, чем вы думаете. А потом… мы, бессмертные, будем ждать вас на Праздник Жизни.
Три смертных человека едва нашли в себе силы молча склонить головы. Карст дружески с ними распрощался и поблагодарил за радушный прием.
— Пора, — сказала Гета.
Спустя несколько минут три человека стояли на верхней площадке башни и молча смотрели, как растворяется и тает в бездонном, голубом небе блестящая серебряная рыбка. Она уносила на себе мечту, в которой до сих пор ни один из тех, кто живет и дышит, не находил в себе силы признаться.
Когда уже ничего не стало видно, младший из троих сделал движение, как будто хотел что-то сказать, но потом махнул рукой и, отвернувшись к стене, горько заплакал.
Глава девятая
Курганов серьезен и спокоен.