Пять бессмертных

Директор московской зоотехнической станции снял с головы хоккок и бросил его на стол. Нервно пройдясь несколько раз по комнате, он в десятый раз спустился по винтовой лестнице вниз и прошел в небольшую, слабо освещенную комнату. Несколько фигур в белых халатах окружали кровать с лежащим на ней человеком, который не то спал, не то был мертв. Один из сидящих держал в руках тонкую иглу, прикрепленную к спускавшемуся с потолка проводу; он изредка прикасался ею к груди лежащего. Кругом поблескивали никель и стекло всевозможных аппаратов.

– Ну, что?

– Будет жив. По крайней мере, сейчас не умрет. Но возможно, что сотрясение мозга…

– Рвоты не было?

– Нет.

– Никого сюда не впускайте.

За дверьми был слышен гул голосов. Целая толпа из всех отделении собралась в прилегающем к этой комнате зале в надежде взглянуть на пострадавшего. О нем передавали удивительные вещи. Директор вышел в зал. При его появлении моментально стихли разговоры и шум. Все придвинулись ближе и с напряжением ждали, что он скажет.

– Я вас прошу не волноваться и приступить к работе. Что? Да, это любопытный случай уродства. Пока его жизнь в опасности. Мы должны думать только о его спасении. Все остальное после. Да, да… – Директор опять ушел к себе наверх и стал шагать из угла в угол. – Магон будет здесь через час.

Уродство? Да, если это уродство, то во всяком случае очень удивительное. Почему вид этого урода вызывает в нем смутное беспокойство, переходящее даже в тревогу? Эта странная красота, красота… урода, эта совершеннейшая утонченность и отделка черт лица! Громадный лоб и голова, – откуда это? Кто этот человек, так мало на человека похожий? Через каждые пять минут директор спускается вниз. Там все без перемен. У кровати собрались лучшие силы медицинской и биологической науки. Они разговаривают вполголоса и напряженно всматриваются в бледное лицо лежащего. Но в их лицах нет строгой и уверенной научной пытливости. Эти люди, всю жизнь посвятившие науке, с нетерпением ждут, но в то же время боятся момента, когда очнется лежащий. Они даже избегают смотреть друг другу в глаза.

Магон прилетел в половине восьмого.

– Это случилось так, – говорил шепотом директор, спустившись вместе с ним вниз, – часа два назад в пятнадцатом номере взорвался пиктоловый компрессор…

– Опять?

– Да, опять. Там никого не было, но от взрыва в нижнем этаже, – это как раз было над угловой камерой, – с потолка обсыпались мраморные плитки.

– Ну да, понятно. Череп цел?

– Цел, только сотрясение…

– Кто он, откуда?

– Его зовут Карст, Амедей Карст, – отозвался один из присутствующих, – он появился здесь всего несколько дней тому назад и занялся самостоятельной работой. Никто не видел его лица. Как прилетел в темных очках и с шарфом на голове, так и не показывался иначе.

– Он работал в вашем отделении?

– Да. Он привез с собой животных. И все время что-то делал с ними. Нам неизвестно… Конечно, его никто не расспрашивал.

– Прибавьте свету.

Комната озарилась мягким голубым светом. Все тесно сдвинулись и обступили кровать. Невозмутимый и спокойный лежал между ними человек с большой головой. Его лицо хранило выражение важной мудрости. Бессознательно ощущалось всеми, что это существо высшего порядка. Это чувство было похоже на желание снять шапку и поклониться.

Молчание длилось минут пять.

– Пойдем, – сказал наконец Магон, – установите возле него дежурство. Как только очнется, дайте нам знать. Да, и никого лишнего не впускайте.

Пригласив с собой троих из профессоров, окружавших кровать пострадавшего, они пошли наверх в кабинет директора. Голубой дым сигар поплыл воздухе.

– Вы его исследовали? – спросил, наконец, Магон.

– Да, – задумчиво ответил профессор анатомии, маленький, горбатый старичок, – мы воспользовались его беспомощным состоянием и подробно его осмотрели, исследовали и даже сфотографировали. Я бы сказал, что нет такой точки его организма, которая бы не отличалась весьма резко от нормальной. Объем его мозга колоссален и вообще строение черепа… Но особенно поразительна атрофия половых органов.

– Однако, при всем том, – заметил другой, – это никак нельзя назвать уродством. Это нечто совсем другое.

– Мне кажется, что если бы нам было предложено, на основании всех данных нашей науки, воссоздать вид человека, каким он должен стать с течением времени, мы неминуемо бы пришли к тому, что видели сейчас внизу. Только отсутствие пола меня удивляет.

– Он очень, видимо, хрупок. Удар по голове был сравнительно слаб, но уже два часа он без сознания.

– Да. И это в соответствии со всей его организацией. Очевидно, все эти уклонения врожденны. Я думаю, что этот исключительный случай можно рассматривать как явление, прямо противоположное атавизму. В случаях атавизма организм дает картину возврата к старому. В данном же случае природа забежала вперед. Это, по моему мнению, человек будущего.

Старичок помолчал.

– Если это так, то должны перевернуться вверх дном все наши представления о самом процессе эволюции органической материи. Прежняя философия и воззрения на явления жизни здесь совершенно неприложимы.