Пять дней из жизни черепахи (сборник)

Теперь ей оставалось одно: ждать, что будет. И она постаралась снова забиться поглубже в мешок, в тесноту.

На базе Ивакин поштучно сдал свой товар, чтобы никогда больше его не увидеть.

Черепах переложили в фанерный посылочный ящик — плотно, одну к другой, сверху казалось, будто набили булыжники в мостовую. Ящик закрыли и приготовили для погрузки в самолёт, чтобы отправить в другой, далёкий город, где черепахи не водятся.

Третий день

Третий день проходил как в необыкновенном сне. Хотя, как известно, обыкновенных снов вообще не бывает. Впрочем, всё началось наяву...

Трах-бах!.. — что-то грохнуло совсем рядом (это стали заколачивать ящик). Черепаха сжалась под панцирем как только могла. Трах-бах... — всё вокруг грохотало, стучало. Черепаха вздрагивала при каждом ударе. Вдруг земля покачнулась, будто провалилась куда то (ящик перевернули вверх дном).

Что это делают с ней? Что делают?!

«Прощайте, жёлтые пески и зелёная трава!» — могла бы, наверно, уже не

раз подумать черепаха.

«Прощай, прекрасное солнце в небесах!..»

«Прощайте, зима и лето!..»

«Прощай, тишина!..»

«Прощайте, все все черепахи!»

Нет, вероятно, она не подумала так: черепахи не думают так, как люди.

Внезапно стук прекратился, и в ящик проник луч света. Он был ослепительно яркий, и в нём плясали пылинки. Черепаха отчаянно заработала всеми конечностями, чтобы пробиться к нему. Но луч вдруг погас. Это было последнее, что черепаха успела действительно увидеть, погружаясь в настоящий сон. (Ящики были уже в самолёте, один на другом, и воздуху оставалось ещё меньше. А рокот моторов так убаюкивал¹)

Черепахе приснилось, что она вдруг стала расти. Нет, она вовсе не превращалась в какое-нибудь другое существо. Живя всю жизнь черепахой, она даже во сне не могла бы почувствовать себя кем-то другим. У неё. был свой панцирь — сверху и снизу, со всех сторон, а в нём, внутри, под защитой, пряталась маленькая, но вполне для неё хорошенькая головка, и четыре подходящих ноги, и совсем коротенький хвост — в точности такой, как ей надо, и всё остальное, что полагается черепахе. А всё, что снаружи, —    это была уже не она, а тот мир, которого она не понимала теперь и боялась. И вот она стала внезапно расти, оставаясь по-прежнему черепахой, но постепенно заполняя собою всё. Сначала это выглядело заманчиво: теперь ей никто не опасен, не страшен. А между тем она продолжала безостановочно увеличиваться и уже превосходила величиной любую из степных черепах. Она превращалась в гигантскую черепаху. Ей уже не хватало ни места, ни воздуха для дыхания, и всё ей мешало. Она словно очутилась в бесконечной трубе, с трудом протискиваясь сквозь неё, и надо было спешить.

Внутри черепахи что то тяжело поднималось, а затем вдруг обрушивалось —    ух бух, бух!., ух-бух, бух!.. Это было сердце.

Как трудно было ему, такому огромному!..

И до чего же прекрасно было когда-то — жить в степи обыкновенной степной черепашкой!..

Трах-бах!.. — ящик снова взломали, и она очнулась такой же обыкновенной и маленькой, как когда-то.

...Хотя и стараются люди облегчить пойманным черепахам их участь, это не вполне удаётся. Чем трястись по железной дороге в багажном вагоне, многие сутки испытывая голод, жажду и духоту, не лучше ли перетерпеть в самолёте всего час или два?! Но люди будто забыли, что черепахи не привычны к таким скоростям, к внезапным воздушным ямам, к рёву моторов. И вот что случилось: несколько черепах так и остались неподвижными в ящике после того, как снова получили возможность двигаться, — неподвижными навсегда. Впрочем, и остальные лишь очень медленно, словно не веря в предоставленную свободу, начинали одна за другой вытягивать из-под панцирей кто ногу, кто голову. Вместо здоровых черепах — какие-то вялые полуживые существа!.. Но люди — теперь это были работники зоомагазина, продавцы в синих халатах, — люди не ждали, пока те придут в себя, и принялись перекладывать черепах в другой ящик, просторнее и со стеклянными стенками — террариум. Привычным движением они брали каждую черепаху в руки, осматривали с разных сторон и опускали в стеклянный ящик, где громоздились картонные горы и скалы, призванные отныне заменять черепахам настоящие горы и скалы.

Черепахи побольше осваивались медленнее, а самые маленькие были бойчее, подвижнее.

Наша черепашка сразу же принялась карабкаться вверх по картонной скале и, только уткнувшись во что-то странное — прозрачное, но не пускавшее, твёрдое (это было стекло), — вынуждена была повернуть и затем продолжала двигаться уже вдоль стекла.

По дороге она вскарабкалась на другую, неподвижную черепаху, спустилась с неё, как с горы, повернула и поползла вдоль другого стекла — и так вокруг всего ящика, не останавливаясь. Ведь если всё время ползти, то куда-нибудь да выйдешь...