Пять допросов перед отпуском

Года полтора назад, когда по плану Маршалла в Западную Германию хлынул поток американских долларов, средневековый центр города начали застраивать, частью повторяя старую архитектуру, частью используя расчищенную от развалин площадь под ультрасовременные постройки из бетона и стекла. И уцелевший под яростными бомбежками храм, некогда горделиво возносивший свой шпиль из каменных кружев над лежавшим у его ног городом, оказался стиснут бетонными небоскребами, окружен, задавлен ими.

Каждый раз, бывая во Франкфурте-на-Майне, мистер Ньюмен испытывал такое ощущение, словно попал в Штаты: куда ни глянь, крепкие американские парни в зеленых в обтяжку штанах и зеленых куртках; носится по улицам в джипах и на мотоциклах военная полиция в белых касках и таких же портупеях; в барах, магазинах, гостинице, на улице — всюду слышна английская речь; на всех кинотеатрах знакомая американская реклама знакомых американских фильмов — словом, став центром американской зоны оккупации, город стремительно американизировался, и лишь в последний месяц после образования Федеративной Республики американской военной полиции в городе явно поубавилось: вместо них повсюду появились немецкие полицейские в высоких шлемах с огромным гербом земли Гессен.

На аэродроме Ньюмена встретили, и теперь, покачиваясь на мягком сиденье «Бьюика», он в сотый раз ломал голову над вопросом — зачем его вызвали? Именно теперь, в самый разгар операции? Дело же заключалось в том, что изменившаяся обстановка — возникновение ФРГ и предстоящее создание Германской Демократической Республики — требовала и реорганизации разведки, и изменения методов работы против Востока.

Прежде всего была намечена реорганизация американских разведывательных органов в Западном Берлине: на базе Си-Ай-Си и МИД должен был возникнуть филиал Центрального разведывательного управления. Что касается КГУ, то здесь, по мысли американцев, тоже должны были произойти изменения: «Группа борьбы» должна была от сбора шпионских сведений, то есть от пассивных форм борьбы, перейти к активным формам. Предстояло создать реферат II-Б для ведения подрывной работы против Восточной Германии, а также «Экспертное бюро», то есть следственную часть для допросов лиц, покинувших Восточную Германию по тем или иным причинам. Предстояло и изменение руководства «Группой борьбы»: бывший штурмбанфюрер Хильдебрандт уже не устраивал своих хозяев, у него не было необходимого опыта и умения. Его должен был сменить доктор Эрнст Тиллих, доцент высшей политической школы. Разумеется, все эти изменения должны были произойти — и действительно произошли — далеко не сразу. До конца 1949 года Хильдебрандт все еще оставался во главе КГУ, и он еще не знал, что в декабре того же 1949 года ему придется присутствовать на своем последнем совещании с американцами, что совещанием будет руководить только что назначенная на должность шефа Американского восточного бюро мисс Лейт Мерри; и он не знал, что ему предстоит выслушать там несколько неприятных вопросов: на какие средства он открыл личный счет в банке Лиссабона? Куда девались ежемесячные субсидии на разведку в сумме 220 тысяч западных и 1 миллион восточных марок? Куда исчезли 75 тысяч американских посылок? Хильдебрандт еще не знал, что ему предстоит выслушать гневную фразу Лейт Мерри: «Ваше бюро собирает все отбросы с Востока, и всю информацию, получаемую от них, вы передаете нам без перепроверки. На россказни выбрасываются огромные суммы, а английские и американские органы, опирающиеся в своей работе на эту информацию, терпят из-за этого большой ущерб». Много позже, в январе 1952 года, в печать просочатся сведения, что Райнер Хильдебрандт помещен в лечебницу для нервнобольных где-то в Баварии. Это самый надежный способ упрятать человека, знающего слишком много... Но все это будет потом. Сейчас же ни сам Хильдебрандт, ни его ближайшие сподвижники, ни мистер Ньюмен, так часто пользовавшийся услугами «Группы борьбы» и прикрывавший ее вывеской свою последнюю операцию, ничего этого знать не могли.

Словом, во Франкфурт-на-Майне мистер Ньюмен прилетел со смутным чувством тревоги, тем более, что неожиданный вызов мог отразиться неблагоприятно на так удачно начатой операции. И первым, кого встретил на втором этаже огромного — из стекла и бетона — здания управления специальными армейскими подразделениями, был его давний сослуживец и однокашник по колледжу майор Бенджамин Юнг, он же «Толстый Ю», он же «Боров» — так его окрестили в колледже за непомерную толщину. Разумеется, это прозвище не вызывало восторга у майора Юнга, но внешне он недовольства не проявлял. Просто он еще в детстве понял, что сердиться — значит дать повод еще больше смеяться над собой. И он даже не прочь был порассказать веселый анекдот: «Почему вы, толстяки, такие добродушные? Потому, что нам тяжело убегать...» Но Бенджамин Юнг знал и то, что когда-нибудь он им покажет, всем этим зубоскалам...

При виде Ньюмена Бенджамин Юнг расплылся в сладкой улыбке — мясистые щеки собрались складками, белая пухлая рука протянулась к Ньюмену: