Пять допросов перед отпуском

При виде майора солдаты повернулись к нему лицом. Один из них мельком взглянул на его удостоверение, взял под козырек, и Алексей Петрович очутился по ту сторону военного городка. Никакой цели у него не было, просто не хотелось сидеть в приемной Варганова. Он шагал по тротуару, изредка задевая плечами прохожих и тут же механически извиняясь. Прохожие были обычными немцами, Алексей Петрович к ним привык. Он пройдет по Ноллендорфштрассе до второго КПП, до въездного, войдет в городок и вернется в Управление военных комендатур. Через час они с Варгановым едут в Шварценфельз.

Слова и дела...

Не сходятся они у вас, товарищ Варганов, — слова, и дела. Нет, не сходятся! Я не враг, не преступник — я все тот же, каким был на фронте. И в лозунги партии я верю. Гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ остается. Карин и есть из народа, тут вы, Варганов, ничего не можете изменить. А законы — другое дело. Они изменятся. Не сейчас, так позже. ГДР будет таким же социалистическим государством, как наше. В этом весь смысл. Тогда будут другие законы...

Алексей Петрович снова пересек Ноллендорфштрассе и пошел вдоль решетки, по внешней стороне военного городка. До КПП оставалось метров сто, и тут его окликнули:

— Алексей Петрович!

От неожиданности он вздрогнул и оглянулся — сзади него на мостовой стоял высокий широкоплечий мужчина в макинтоше, в серой фетровой шляпе с крохотными полями и узеньким цветным кантиком вокруг тульи. Руки мужчина держал в карманах. Судя по одежде, это был немец, но ответил Алексей Петрович по-русски, как его окликнули:

— Простите, я вас не знаю.

— Да, конечно, — подтвердил незнакомец, и по его акценту Алексей Петрович убедился, что он действительно немец. — До сейчасного момента — так можно сказать? — я вас тоже не очень знал. Не очень хорошо. Я хотел вам письмо передать...

Со вчерашнего дня Лансдорф и его напарник, которого дал ему в помощь майор Ньюмен, не спускали глаз с обоих КПП военного городка. По плану они должны были выждать, когда майор Хлынов поедет обратно в Шварценфельз, догнать его (машина Лансдорфа стояла наготове в тупичке неподалеку от выездного КПП) и потом действовать. А тут Лансдорф увидел майора Хлынова, одного, явно расстроенного... Удача сама шла в руки, а Лансдорф был не из тех, кто упускает счастье. И он окликнул Алексея Петровича, и теперь смотрел в его недоумевающее лицо с тем чувством превосходства, с каким смотрит на партнера-новичка шахматист-разрядник после удачно разыгранной комбинации.

— Да, не нужно вам удивляться. Я имею для вас письмо.

— Мне? От кого?

— От фрау Дитмар, — и Лансдорф протянул конверт.

Алексей Петрович чуть ли не вырвал письмо из рук Лансдорфа. Конверт был чистый, не запечатанный, и в нем крохотное, всего в несколько строк, письмецо:

«Милый мой, любимый! Поступай, как знаешь, но я не вынесла этого напряжения, этой неизвестности, этого вечного страха! Вчера, после твоего отъезда, я совсем потеряла голову, я помчалась за тобой. Я остановилась у своей подруги здесь, в Западном Берлине (податель письма сообщит тебе ее адрес). Если сочтешь возможным — приезжай. Мы вместе подумаем, что делать дальше. Твоя Карин».

В первый миг Алексей Петрович растерялся. Он смотрел на Лансдорфа, не видя его, и тот, уловив в глазах русского майора выражение безнадежности, усмехнулся про себя: а говорят, они не умеют чувствовать, эти русские. Оказывается, прав был мистер Ньюмен: у них под мундирами обычная человеческая душа.

У Алексея Петровича голова шла кругом. В том, что письмо написано Карин, он не усомнился, он знал ее почерк. Но зачем же она поехала в Западный Берлин? Он же запретил ей... И тут, словно вспышкой молнии, все озарилось: поездка Карин за деньгами, и сам ее вызов в «Группу борьбы», и это письмо — все выстроилось в стройную цепь. Все было провокацией! И потом... Алексей Петрович снова поднес письмо к глазам, нетерпеливо перечитал: да, о мальчике не было ни слова. Алексей Петрович с сомнением посмотрел на Лансдорфа:

— Она одна приехала?

— Да, — Лансдорф ответил так, как было условлено с Ньюменом. Они были убеждены, что русский не мог питать никаких чувств к ребенку, отцом которого был немецкий офицер. Это было нечто само собой разумеющееся. И они, Ньюмен и Лансдорф, обсуждая ход предстоящей операции, решили, что если мадам Дитмар приедет в Берлин, то, конечно же, одна: мальчишка будет просто обузой. — Да, одна. Фрау Дитмар просила передать, что Арно остался у бабушки.

Алексей Петрович даже языком прищелкнул — вот гады, все разнюхали: и как мальчика зовут, и что бабушка есть!

— Так вы уверены, что я — тот самый Алексей Петрович? Что письмо адресовано мне?

Лансдорф кивнул и перешел на немецкий язык: