Городок меня очаровал. Всё здесь ласкало взор: бескрайние сады, великолепная дубовая роща, посаженная, по преданию, Петром I, нарядная Хмелевская церковь с иконами XVII и XVIII веков, здание уездного училища, уютные чистенькие улочки, веселые, сбегающие наперегонки с горы дома.
Но долго восхищаться красотами города мне не пришлось.
Когда я, стоя на пристани, любовался Сурой, кто-то сзади осторожно тронул меня за локоть. Я обернулся и увидел добродушную конопатую физиономию «снегиря» - так в двадцатые годы из-за яркой формы любили именовать милиционеров. «Снегирю» было лет двадцать, не более. Он лузгал семечки и внимательно разглядывал меня, причем мне показалось, что особое внимание почему-то привлекает моя широкополая шляпа.
- Приезжими будем или как? - спросил «снегирь», продолжая грызть семечки.
- Приезжий.
- А паспортная книжечка у нас имеется?
Я дал ему свой паспорт. «Снегирь» повертел его, пощупал, поскреб ногтем. После этого ухмыльнулся и подмигнул мне.
- Как у вас говорят? Ростов - папа, Одесса - мама, а Елец - всем ворам отец.
- Я вас не понимаю.
- Это ничего, что мы не понимаем. Сейчас не понимаем - потом поймём, - ехидно сказал «снегирь» и, спрятав мой паспорт в карман гимнастерки, спросил: - А ещё какие такие документы у нас имеются?
- Верните прежде мой паспорт, - потребовал я.
- Какой паспорт?
- Тот, который вы себе в карман положили. Вот какой!
- Это не паспорт.
- А что же по-вашему?
- «Липа».
- Какая липа?!
- Натуральная «липа», елецкой работы, - убеждённо сказал он.
- Ну, знаете! - возмутился я.
- Ах, какие мы нервенные! - съехидничал «снегирь» и сказал: - Ежели у нас ещё какие документики имеются, то очень даже советую предъявить Всё одно, когда в милицию доставлю, личный досмотр до самых кальсон учиним.
Изучая бумагу из «Бытового музея сороковых годов», он хмыкал и улыбался, давая тем самым мне понять, что старого воробья («снегиря») на мякине не проведешь.
- Выходит, по мебельным делам мы сюда прибыли?
- Выходит, что так, - в тон ему ответил я.
- И не стыдно нам?
- А чего мне, собственно, стыдиться?
- Не знаем?
- Не знаю, - отрезал я. - И буду вам весьма признателен, если вы изволите наконец объясниться!
Он расплылся в улыбке.
- Ишь ты, фу-ты, ну-ты. Из антиллигентов мы, в гимназии небось учились, все науки превзошли! - восхитился он и от избытка восхищения перестал даже лузгать семечки. - Значит, выходит, признательны будем, коли я объяснение дам? Ну, ежели так, то чего ж, и объяснюсь, коли мы такие глупые и ничего понимать-соображать не желаем.
- Уж будьте любезны!
- Буду, буду, любезным. Чего там! С Мебельщиком давно мы стакнулись, а?
- С каким именно мебельщиком?
- С натуральным, маклаковским.
- Я действительно интересуюсь художественной мебелью…
- Придуриваемся? - укоризненно спросил он.
- Как вы со мной разговариваете?!
- А как? Как положено, без рукоприкладства.
- О каком мебельщике вы говорите?
- О том самом. О преступном элементе по кличке Мебельщик, он же Гусиная Лапка, он же Гриша Прыг-Скок. Других у нас, слава богу, не имеется. И этим по горло сыты.
- Не знаю я никаких гусиных лапок, гриш и мебельщиков! - заорал я.
«Снегирь» скорбно вздохнул. Похоже было, что я окончательно подорвал его веру в человечество.
- Опять придуриваемся? А кто этой ночью на улице Третьего Интернационала винный склад брал? Мы складик брали, вместе с Гришей Мебельщиком брали.
- Вы что, с ума сошли?!
- Во-первых, оскорблять представителя при исполнении обязанностей не положено. Об этом статья в кодексе имеется. А во-вторых, я-то с ума не сошел, потому и говорю: отпираться нам никакого здравого смысла нет, потому как все опрошенные в единый голос говорят, что Мебельщику помогал антиллигентный гражданин в шляпе. У кого антиллигентная видимость? У нас. У кого на голове шляпа? У нас. У кого замест документов елецкая «липа»? Опять же у нас. Так что в уме мы или без, а в милицию пройтись нам придется. Тут уж никакого разговора быть не может.
И действительно, мне пришлось идти в сопровождении «снегиря» через весь город в милицию, которая находилась на самой вершине холма.
Немилосердно жгло летнее волжское солнце. Все жители городка уже были в курсе происшествия, которое случилось на улице Третьего Интернационала, где помещался винный склад нэпмана Бородавкина, и с жаром обсуждали мою дальнейшую судьбу.
В милиции составили протокол о моём задержании и незамедлительно отправили меня в камеру, которая сокращенно именовалась КПЗ, то есть камера предварительного заключения.
В этой душной каморке я просидел почти двое суток, проклиная свою разнузданную фантазию, бдительность «снегиря», свою невезучесть и «хорошего парня» начальника местной милиции, который, на мою беду, отбыл в Нижний Новгород на совещание, посвященное по злой иронии судьбы необоснованным и незаконным арестам.
Но все, рано или поздно, кончается. Закончилось и совещание в губернском центре. Начальник милиции просто не знал, как загладить свою невольную вину. Угощая меня янтарным ледяным пивом с лоснящейся от жира воблой, он стеснительно спрашивал:
- Небось блохи донимали?
- Было такое дело.