Пять экспонатов из музея уголовного розыска

Никодим был еще несмышленышем, когда граф послал его вместе с тремя другими своими краснодеревщиками во Францию учиться мебельному делу. Пять лет без малого провел там Беспалов. И во многом преуспел, постигая секреты хитрого мастерства. Поговаривали даже, что король французский самолично его работу отметил и повелел в королевские столяры зачислить да только граф Шереметев на то своего согласия не дал.

Много во Франции видел Беспалов всяческих мебелей, видел и работу знаменитого Буля, потому Феоктист Феоктистович и возлагал на него особые надежды. Уж кому-кому, а Беспалову и карты в руки.

Уважительно поглядывали на Беспалова и другие мастера, что, дескать, скажет Никодим Егорович, так тому и быть. Кто лучше его во французских мебелях смыслит?!

Беспалов осмотрел дотошно один мебельный гарнитур, потом так же дотошно другой.

С ответом он не спешил, медлил.

— Что скажешь, Никодим Егорыч? — спросил дворецкий.

Беспалов помолчал, а потом решительно указал на мебельный гарнитур, привезенный в Петербург из усадьбы Шереметева.

— Буль. Подлинный, понеже лучше разве что сам господь сотворит.

— Дивная работа, — согласились краснодеревщики.

Итак, один гарнитур оказался подлинным, а другой искусной подделкой. Все стало на свои места.

Но в тот самый момент, когда дворецкий Потемкина, с облегчением вздохнув, подумал, что теперь может обо всем отписать князю, из толпы мастеров робко выдвинулся лысенький хлипкий старичок и, шамкая, спросил дозволения понюхать мебель.

— Чего-чего? — переспросил ошарашенный дворецкий.

— Понюхать, — повторил старичок.

— Нюхай, коли желание такое имеешь, — пожал плечами Феоктист Феоктистович, который привык всегда и во всем уважать старость.

Старичок понюхал столик, за которым герцогиня Орлеанская съела, по преданию, пятьдесят семь пирожных, пуфы, делающие элегантными недотеп-кавалеров. Словно идущий по следу охотничий пес, поочередно обнюхал козетки, зеркала, канапе, кресла.

«Спятил, совсем спятил», — шептал про себя Феоктист Феоктистович, в ужасе прижимая к груди руки.

Наконец старичок будто бы притомился. Разогнулся, держась за поясницу, промакнул большим пестрым платком вспотевший лоб. Отвечая на вопросительные взгляды краснодеревщиков, кивнул головой и удовлетворенно улыбнулся провалом беззубого рта.

— Припахивает, припахивает, — прошамкал он. — Чешночком да рыбкой припахивает.

— Врешь! — вскинулся Беспалов.

— В молодошти во врунах не ходил, а в штарошти оно и пождно.

— Все одно врешь! Не может быть того!

— Вот-те крешт! — схватился старичок за шнур нательного крестика. — Не веришь — шам нюхни.

— И нюхну, — сказал Никодим Егорович.

— И нюхни! — петухом выгнул тощую шею старик.

Когда сам Беспалов стал обнюхивать мебель, Феоктист Феоктистович окончательно потерял дар речи. Старость, она, известно, не радость. Со старого да с малого какой спрос? Но чтоб всеми уважаемый мастер до такого безобразия дошел — это никак не укладывалось в голове дворецкого. Светопреставление!

— Што теперя, Никодим Егорович, шкажешь? — спросил старик у Беспалова, когда тот наконец-то закончил со своим странным занятием и отошел от гарнитура.

Беспалов только руками развел сконфуженно, дескать, а что тут скажешь? Все верно: и чесночком, и рыбкой припахивает…

— Ну и что из того, что пахнет чесноком и рыбой? — спросил ничего не понимающий дворецкий.

— А то, — ответили ему, — что все эти мебеля — и те, что Григорий Александрович Потемкин князь Таврический в Петербурге изволили купить, и те, что им из Кускова граф Шереметев прислали, — самой что ни на есть русской, а не парижской или еще какой работы. И смастерили их не сто лет назад, к примеру, а никак не больше ста дней, да и того много.

— Выходит, фальшь? — схватился за голову дворецкий.

— Фальшь, Феоктист Феоктистович.

— И то фальшь, и это?

— И то и это, Феоктист Феоктистович, — вздохнул Беспалов. — Промашку дал я, не без того. Ведь и на старуху проруха бывает. Все тут русской работы, хотя до удивительности с прославленным мебельным гарнитуром французского великого мастера Буля сходство имеет. Так мыслю, что на глаз и сам Буль не отличил бы, в великое затруднение пришел бы сей мастер.

— Верно, — согласились другие краснодеревщики.

— А как же вы, так сказать, всю подноготную суть этих мебелей унюхали? — заинтересовался дворецкий.

Оказалось, что отличить русскую мебельную работу от иноземной, ежели работа не очень давняя, на нюх порой легче, чем на глаз. И секрет тут не в чем ином, как в клее. Самый лучший клей — это рыбный клей карлук. Ни во Франции, ни в Голландии, ни в Англии, ни у немцев этого клея не делают. А варят его только в России из осетровых пузырей, плавников да хрящей. Клей карлук, или, как его еще именуют, курлук, вид собой имеет почти что прозрачный и отсвечивает перламутром.