Пять фараонов двадцатого века

Тем не менее развитие цивилизации производило свой отбор. Её прогресс оказывался возможным только у тех народов, которые делали выбор охранять личную собственность граждан. Да, это неизбежно создавало имущественное неравенство и, следовательно, раздоры. Но только таким образом оказывалось возможно извлечь выгоду из врождённого неравенства людей. Только так прозорливый получал возможность контролировать производственные процессы и большие хозяйственные проекты с максимальной эффективностью и способствовать общему процветанию страны.

В реальной исторической жизни институт собственности сделался главным инструментом охраны прав дальнозоркого, дававшим ему стимул прилагать максимальные усилия для приумножения своего — а значит и всеобщего — благосостояния. Правители охраняли собственника от зависти и ревности близорукого большинства, и для этого необязательно было вводить новые законы. Параллельно с рыночным регулированием действовали невидимые, но необычайно важные моральные рычаги. Их убедительно описал Адам Смит в своей книге «Богатство народов».

Он внимательно вгляделся в отношения между британскими землевладельцами и их арендаторами. Труд фермера не сводился к пахоте, посеву и уборке урожая. Любое улучшение участка требовало долгосрочных вложений труда и денег, которые лишь в будущем могли принести доход. Осушить заболоченный луг, проложить удобную дорогу, удобрить оскудевшую почву, построить амбар или скотный двор — всё это оказывалось возможным лишь в том случае, если трудолюбивый арендатор был уверен, что хозяин земли не прогонит его, чтобы воспользоваться удорожанием земли. Знаменитый экономист вводит здесь совершенно ненаучное понятие: «чувство чести помещика». Именно оно, по его мнению, не позволяло сквайрам злоупотреблять своими правами и способствовало расцвету сельского хозяйства в Англии.[335]

Вглядываясь в ход мировой истории, мы получим множество подтверждений простому правилу:

Там, где государственный уклад охранял дальнозорких и энергичных от произвола и зависти близоруких, страна начинала богатеть и процветать, но при этом в ней неизбежно вскипали внутренние раздоры. Отмена или ограничение права собственности приглушала раздоры, но платить за это приходилось катастрофическим обеднением.

Переносясь из далекого прошлого в век 20-ый, мы имеем право задать вопрос: «Как сложилась судьба дальнозорких в странах, где воцарились наши фараоны? Ведь Муссолини и Гитлер не покушались на институт частной собственности. Почему же и под их властью судьба дальнозорких сделалась такой тяжёлой, что они начали массами покидать свои страны?».

Ответ, мне кажется, нужно искать в новой структуре партийной организации, которая вынесла всех пятерых на трон абсолютной власти.

Все прежние иерархические пирамиды власти и влияния строились на ясном принципе: подняться по её ступеням ты сможешь только в том случае, если у тебя есть какие-то преимущества — богатство, знатность, талант, энергия. Легко себе представить чувство безнадёжности, накипавшее в душе человека, всего этого лишённого. А ведь таких всегда было и будет большинство. Нужно напрячь воображение и представить себе, каким манящим светом надежды вспыхивал для таких людей призыв: «Таланта не нужно, знатность — пережиток, богатство — презренно, образованность — помеха. Единственное, что требуется для подъёма по лестнице чинов: бесконечная слепая преданность партии и её вождю».

Вечно колеблющемуся, сомневающемуся, анализирующему дальнозоркому выполнять это требование было в десять раз труднее, чем близорукому. Формируя свои партии, наши будущие фараоны в поисках беззаветных сторонников опускались на дно общества. Их звериное чутьё вело их верно, подсказывало, что только там они найдут таких, которые будут готовы и убивать за них, и идти на смерть.

Именно поэтому во всех ссылках и тюрьмах Сталин предпочитал сближаться с уголовниками, а не с политическими.

А Муссолини всем своим видом и поведением показывал, как правильно следует воспринимать его лозунг: «Верить в меня, подчиняться мне, сражаться за меня».

И ненависть Гитлера к евреям сильно подогревалась тем, что в их душах трон Божества уже был занят и фюреру места не оставалось.

Мао направлял главные пропагандные усилия на деревенских босяков и легко вступал в союз с лесными бандитами, потому что видел, что даже бедный крестьянин-труженник остаётся глух к призыву «грабь награбленное».

И Кастро неустанно отбирал в свои отряды только тех бунтарей, которые готовы были идти до конца за него лично, даже навстречу смертельной опасности.