Пять фигур на постаменте

— А за что? — Тамаре вдруг подумалось, что Старик тоже ударил тещу топором по голове.

— Вы что, не знаете истории нашей страны? Я — часть истории.

— Скажите, а тюрьма ломает? — наивно спросила Тамара. Она не могла отключиться от Петька.

— Как видите, остался цел.

— А что помогло вам выжить?

— Очень простые вещи: Вера, Надежда, Любовь.

— Любовь к женщине? — уточнила Тамара, поскольку могла быть еще любовь к Родине.

— К жене. Выжить только для себя одного неинтересно. А вот ради жены…

— А дети у вас были?

— Почему «были»? И есть. И внук уже женился. Хорошие ребята. В Анголу работать поехали. Я спрашиваю: зачем вам жить в таком климате? А они: денег заработать. Хотят машину, квартиру, мебель, все сразу. А нам в молодые годы ничего не надо было. Мы жили общими интересами, а сейчас каждый за себя и каждый себе.

— Время было другое, — предположила Тамара.

— Нам досталось время надежд. А вам — после надежд. А может, я просто устал и мне пора домой.

— Домой — это куда? — не поняла Тамара.

— Туда, где все.

— А любовь? — напомнила Тамара. — Пусть Вера и Надежда устарели. Но Любовь — вечная девушка, одинаковая во все времена.

— О! Где мои семьдесят пять лет… — посожалел старик.

— А сейчас вам сколько?

— Семьдесят шесть.

Тамара засмеялась. Купе было маленьким и моментально наполнилось радостью.

Вошла проводница, строго потребовала билеты и деньги за постель.

Проводница была та же самая. Она не узнала Тамару, хотя прошло всего два дня. А может, сделала вид, что не узнала. У нее были свои сложности, и какое ей дело до того, что кто-то выскочил из колеса в тюрьму, а кто-то в любовь.

* * *

Дома все было по-прежнему. Два дня — срок и большой и малый. В отдельной судьбе может все перевернуться за два дня, а мир и не заметит. И в этом спасение, иначе только успевай переворачивайся вместе с отдельными судьбами.

Муж пил в мастерской и не появлялся. Мать ходила молчаливо-сумрачная и агрессивная. Не огибала предметы, а шла напролом, и все за ней летело, грохотало, только что не горело огнем. Она не мирилась с тем, что зять пьет, и ничего не могла изменить. И у нее было такое чувство, будто она живет в выгребной яме и не может из нее выбраться.

Увидев Тамару, мать полыхнула глазом, метнула невидимую шаровую молнию. Но невидимая молния, как пластмассовый шарик, ударилась о Тамарину благостность. Она обняла мать, поцеловала в мягкую щеку. Вдруг подумала: «А ведь ее тоже, наверное, любили. И она любила».

Тамара вспомнила, как через какое-то время после отцовой смерти у матери один за другим появились два Яшки — худой и толстый. Домработница не одобряла Яшек, звала их «Яшка толстый» и «Яшка здохлый». У «здохлого» был сын. Этот сын остановил мать от решительного поступка. А Яшка толстый заведовал мебельным магазином, он достал мебель, но надул в деньгах. Надул незначительно, однако мать была глубоко оскорблена бытовой приземленностью своего рыцаря: сватался, предлагал руку, а другой рукой наживался на любимой женщине.

Обоим Яшкам не суждено состояться в ее судьбе.

— Мама, ты помнишь Яшек? — спросила Тамара.

— Тю… — подивилась мать. — Нашла что вспомнить.

В ее речи время от времени проскакивали украинизмы: тю, отож, не в року…

— Ну почему же? — возразила Тамара. — Зачем обесценивать свое прошлое?

— Был бы у меня старичок, не путалась бы у вас под ногами, — неожиданно грустно сказала мать. — Муж по-настоящему нужен после пятидесяти. Чтобы не быть одной.

Тамара не ожидала, что в матери зреют эти мысли. Ей казалось: она довольна старостью, если старостью вообще можно быть довольной.

— Но мы же есть у тебя, — напомнила Тамара.

— Вы у меня есть. А вот меня у вас нет.

— Не говори ерунды, — смутилась Тамара и пошла к сыну.

Она ушла от матери и от разговора, потому что в ее замечании был высокий процент правды. Они пользовались ее трудом, но игнорировали ее жизненный опыт. Мать не интересовала их как личность. Когда она принималась рассуждать и поучать, Тамара в глубине души мечтала, чтобы мать была глухонемая: все делала и молчала.

Зять и внук не замечали даже ее трудов. Им казалось, что чистота в доме, борщи, пироги с яблоками, чистые рубашки — появлялись сами по себе, без чьих-либо усилий. Мать в отместку звала их «исплотаторы». Тамара часто видела старух американок с голубыми букольками, путешествующих по свету в инвалидных колясках. И никому это не смешно. Наоборот. Уважение к жизни. А мать… ведь она не старая. Ей шестьдесят лет. Но живет без надежд, как сказал Старик, «после надежд». Нервы разрушены однообразием жизни. Тянутся дни — одинаковые, как под копирку, на общем неблагоприятном фоне. Может быть, кто-нибудь додумается и напишет диссертацию на тему: «Тещи алкоголиков». Но тещи в науке не учитываются. Тещи и Старики — это прошлое. Было и прошло.

— Мама, ты хотела бы поехать за границу? — громко спросила Тамара.

— Тю… — отреагировала мать.

Она не умела жить для себя. Не научилась.