Пять или шесть?

Зина опросила всех остальных. С Васи взяла слово, что будет больше читать о природе — намек на конфуз с вермикулитом. Студентов заставила пообещать, что никогда не будут наставлять оружие на своих. И она, по-видимому, затянула свои назидания, переборщила. Когда черед дошел до Коли, он заупрямился. Она потребовала, чтобы Коля бросил заниматься байдаркой — делом пустяковым — и все силы отдал бы самому главному, самому важному отныне.

— Еще чего? — тихо воспротивился Коля. — Байдарку я не оставлю.

— Но поклянись, байдарочник несчастный, что будешь в нашем отряде! — с жаром воскликнула Зина.

— Вались-ка ты со своей клятвой!..

Энтузиазм отряда едва не рухнул. Ведь Коля начал, Сережка подхватил, а Зина поначалу продолжила весь разговор на высокой геройской ноте. Настроение передалось всем, вызвало азартное стремление, ребята накаляли друг друга. Но, кроме боевого духа и желания, ничего больше не зажигало их — ни долг, ни необходимость, ни задание. Все могли и остыть сразу.

Зина растерялась. Но Сережка вовремя почувствовал, что происходит, и сказал Коле покладисто, хотя и не скрывая некоторого презрения:

— Ладно. Мы тебя, как особо ценного человека, освобождаем... Еще чего доброго погибнешь — кого от нашего цеха выставлять на заводской олимпиаде?

— Чего? — уже в полный голос возмутился Коля и шагнул из строя к Сережке. — Это ты брось!.. Я — со всеми!..

— Ну, тогда в стенгазете выступишь, как спортсмен высокой квалификации, чтобы все записывались в отряд, — сказала Зина.

— Это я могу, — с готовностью согласился Коля и встал в шеренгу.

— К выходу на боевое задание приготовиться! — распорядился Сережка.

Было похоже, что он затевал занимательную игру, распаляя друзей. Строгая, рассудочная Зина теперь утверждает, что Надя будто бы шепнула Сережке: «Играешь?» — «А что? Разве не интересно?» — якобы ответил он.

— Не было такого! — яростно отказывается Сережка.

— Все-таки ты забавлялся, валял дурака, — настаивает Зина. — Мы не принимали это мероприятие всерьез. Мы вовсе не думали, что все окончится плохо...

— А я что, думал? — огрызается Сережка. — Эх, ты — «мероприятие»!..

— Сережка спрашивал — мы отвечали. Всем это нравилось, — задумчиво вспоминает Вася.

— Ерунда! — весомо заявляет спокойный Коля. — Если бы Сережка заставил нас тогда поклясться быть готовыми к смерти, мы поклялись бы. Нам очень хотелось принять участие... И мы всё понимали.

Стараясь разобраться теперь в каждом из них, я думаю о том, какая же прочная закваска в характере у Сережки, у Коли, у наших многих парней и девчат! Они без колебаний всегда могут шагнуть к свершению мужественного дела. Тогда, на Спесивой горе, я не мог противостоять их дружной решимости действовать, начать вместе со всеми поиски, а не сидеть безучастными туристами.

Перед нами под безоблачным небом, нежась в горячих лучах июньского солнца, распростерлась тайга. Белая тайга! Но с горы она вовсе не белая, а зеленая, и весело зеленая — вершины берез кажутся издали пушистыми, мягкими. Они спокойно колышутся на легком ветру, который не ощущается на горе.

«Если парашютисты спрыгнули сюда, в эту низину, задача облегчается», — подумал я, прикидывая расстояние до хребта, встающего вдали, на севере. Там, на хребте, все тропы должны быть перекрыты товарищами дяди Володи Чурсина.

Я глянул на карту в планшете командира автоматчиков. Гигантская таежная чаша меж гор была рассечена остро отточенным карандашом на равные квадраты. Молодой командир автоматчиков работал четко и расторопно. Было приятно, что они с Сережкой понимали друг друга с полуслова: «Как выглядели парашюты? Какого приблизительно размера? Фигурки десантников были различимы?.. Та-ак!.. Поправочку на ночную видимость...» Прикинув расстояние, командир автоматчиков наметил на карте место первого захода по прочесыванию местности. Обвел окружностью.

Это навеяло на меня щемящую волну далеких фронтовых воспоминаний. На какую-то минуту. Я смотрел то на карту, то на тайгу перед нами. Точка скрещения линий офицерского карандаша — словно в перекрестии орудийного прицела в танке!.. А солнце над головой начинало припекать, время шло к полудню. Возможно, было жарко и от волнения, которое никто не выказывал. Только у Сережки смешно вспотел нос. Не лоб, а нос. Курносый нос — в бисеринках пота... Очень запомнилось почему-то.