Пять имен. Часть 2

Недобро начиналось его правление — многие флорентийские граждане из «жирного народа», в особенности семья купцов и банкиров Альбицци, были недовольны главенством Медичи и копили под сводами своих дворцов, лавок и банкирских домов черные яды злоумышления.

Помимо прочего, радость мессера Козимо омрачали все новые выходки его младшего брата мессера Лоренцо.

В свое время, одна знатная женщина, не стану называть ее имени, соблазненная и брошенная на позор мессером Лоренцо, прислала в дом Медичи незаконное дитя, присовокупив записку: «Урожай принадлежит сеятелю».

Девочку, крещенную Бьянкой, уже шесть лет воспитывал мессер Козимо, заботясь о ее образовании и здоровье.

Воспитательницей и подругой девочки он избрал добрую женщину из рода Барди, по имени Къяра-Смеральда, младшую сестру покойной монны Контессины, которая впрочем, ничем не походила на грешную супругу мессера Козимо.

Таким образом, несмышленое дитя было ограждено от дурного влияния отца.

Хотя беспутный мессер Лоренцо ни разу не навестил плод своей минутной любви.

Со смертью мессера Джованни да Биччи, без грозной отцовской воли и справедливости, мессер Лоренцо почувствовал небывалую прежде свободу и взялся за старые проказы с трикратными силами и бесстыдством.

Снова посыпались в Синьорию жалобы, снова рыдали обесчещенные женщины и бледнели купцы, слыша как разгульные ватаги устраивают погромы на складах. Но некому было обуздать грешника.

Однажды в хрупкий час перед восходом солнца, когда еще не проснулись голуби под стрехами и колокола на колокольнях, мессер Лоренцо возвращался домой с пирушки, и приметил на Понте ди Тринита — Троицком мосту, через Арно, одинокую женщину в цветном платье, издали она показалась ему красивой и он стал преследовать ее, но женщина проворно ускользала по запутанным переулкам, а серебряные грозди браслетов на ее тонких голенях звенели задорно и нежно при каждом искусном прыжке босых ножек.

Мессер Лоренцо, наконец, ловко, словно волк-выжлак пресек ей дорогу и, желая обмануть бдительность, молвил с подобающим поклоном, обнажив голову:

— Не страшись меня, девушка, я не причиню тебе зла.

Услышав его слова, женщина отвернулась и горько зарыдала.

Она была стройна, как веретенце, пряди волос змеились по плечам, будто красное золото из ковшика ювелира, и, хотя при всем остальном, она имела совершенный облик ребенка, глаза ее, пусть и затуманенные частыми слезами, стали ласковы и властны, подобно глазам сокола.

Она вскинула руки, будто защищаясь от брызг кипятка или молясь, и над ее головой выше, выше крыш и ромейских пирамидальных тополей мессер Лоренцо увидал в предутренних сумерках тающий в млечном мерцании рассвета ковш Большой Медведицы, пересеченный клином диких гусей, оглашавших небеса томительным и странным кликом.

Мессеру Лоренцо мнилось, что загадочные очи женщины перекликаются с мертвенной игрой звездного свечения в бездне весенних небес.

Мессер Лоренцо, прикрыв глаза и ссутулясь, как кот, ворующий из узкого горшка масло, вдыхал запах слез и молодого пота застигнутой беглянки — и ничего человеческого не было в ее аромате — так может пахнуть медовая сота, истекающая янтарем на солнце, зернышки афонского ладана, разогретые в ладони спящего ребенка, или набрякшая в первый теплый день клейкая почка тополя, но никак не флорентинка из плоти и крови.

— О чем ты плачешь? Кто тебя обидел, голубушка? — спрашивал мессер Лоренцо, подогревая лицемерием похоть свою.

— Меня обидел ты — отвечала женщина, осушая слезы подолом павлиньего платья, — ты позабыл меня, а я денно и нощно думаю о тебе.

Мессер Лоренцо не мог вспомнить этой женщины, он забыл уже многих, но женщина не дала ему опомниться, подошла и подарила поцелуй с такой страстью и трепетом горького языка, что у мессера Лоренцо зашлось сердце, и, чувствуя небывалую горечь на нёбе, он возгорелся неиспытанным доселе желанием и страстью, но тут же греховодник вскрикнул, потому что распутница до крови прокусила ему губы, мелкими острыми зубками, как куница — скорлупу яйца, и бросила через плечо с вызовом, властно и капризно топнув босой ступней, будто завершая па невероятного дикарского танца:

— Будь завтра здесь, в переулке Горлиц.

И с этими словами исчезла за углом, взмахнув пестрядинным подолом.

Вернувшись домой мессер Лоренцо рассказал брату о встрече, желая позлить его и заставить завидовать себе. Но мессер Козимо заметив его прокушенные губы, предостерег:

— Несчастен тот день, когда должник встречается с кредитором, грабитель со сбиром, а распутник с гулящей девкой. Не будь глупцом, Лоренцо, не ходи.

— Ты завидуешь мне, каплун и мужеложец. Просто у тебя никогда не было настоящей женщины, не считая обжоры Контессины — со смехом отвечал мессер Лоренцо — я буду блудить, а ты-воспитывать моих ублюдков.

В том году Пасха была очень поздней и Масленица выпала на безветренный и теплый день.

Над алыми ярусами крыш богоравной Флоренции, подобно сновидениям и непрочным младенческим страхам