Пять из пяти

— Меня вот, к примеру, уже второй день никто не насилует, — заявила Вероника. — А мне скоро выступать! Я же так форму могу потерять! Настрой творческий уходит! И номер со мной никто не репетирует, идеи мои никто не обсуждает… Вообще внимания не обращают! Будто я пустое место тут!

Секретарь похлопал глазами. Потом очнулся — вытащил из внутреннего кармана пиджака блокнот, сорвал зубами колпачок ручки — и давай строчить! Только листочки зашелестели…

А директор подумал немного, лоб поморщив, и сказал внушительно:

— Ваши претензии, сударыня, мне понятны. И, коли они справедливы и обоснованы (а секретарь мой на этот счёт непременно распорядится и служебное расследование по всей форме организует), так будут ваши просьбы удовлетворены, и не позднее сегодняшнего вечера. И сцену вам для репетиций предоставим вне всякой очереди, уж поверьте. Мы к дамам, в клубе нашем, завсегда с огромным уважением. Пиететом, я бы сказал! Вот так…

— Спасибо вам, господин директор!

Тут Вероника встала и книксен сделал. Села — и снова завела:

— Спасибо большое! Добрый вы человек! Джентльмена — его ж сразу видно. Не какой-нибудь там, а порядочный… Так я говорю? Сразу видно!

И, всплёскивая руками, благодарила до тех пор, пока её охранник слегка за волосы не оттаскал. Тогда успокоилась.

А директор речь свою продолжил.

— Друзья мои…

Откашлялся. А Вероника всхлипнула и волосы свои встрёпанные в пучок скручивать стала (вообще-то короткие они у неё, стриженные… брюнетка, вроде, когда-то была, да потом столько раз красилась — цвет теперь у волос, как у той швабры, которой цех малярный после пересменки вымыли). Скрутила — и проволочкой скрученной зашпилила.

— …Вы — наша надежда. Ваши выступления — лучшее, что происходит в жизни посетителей нашего клуба, это единственная радость, которая у них есть. Знаете ли вы, как велика любовь зрителей к вам, артистам? Знаете ли вы, можете ли вы представить, как они сопереживают вам, как близко к сердцу принимают… Что они принимают? Что? Господи, каждый раз одно и то же! В общем… И когда, под гром аплодисментов, изуродованное тело артиста уносят со сцены…

Зашпилила. И язык показала тому охраннику, что за загривок её хватал. А он ей улыбнулся. Может, добрые есть среди охранников? Ведь и их понять можно… Мы-то тут на время, а они… Неужели навсегда?

— …Смотрите на них, войдите в их души, завладейте их сердцами…

— На хрена? — громко спросил Рыжий.

Задремавшие охранники его не услышали.

— И тогда…

Тут директор прервался. Достал платок, сложил его уголком, тщательно вытер губы. Убрал платок. Глянул мельком в подсунутую ему едва не под самый нос секретарём какую-то жёлтую, смятую бумажку. Покачал головой.

И, не сказав, что именно будет «тогда», перескочил на часть организационную. И на душе его сразу стало спокойно (он и мычать после каждого слова перестал, и складки напряжённые на лице разгладились и глаза он перестал к потолку закатывать).

Оно и видно — о своём заговорил. Родном. Знакомом.

— …Послезавтра — открытие сезона, — голос директора стал сух и звучал резок, отрывисто (будто каждое слово куском отрезалось, и, быстро и умело взвешенное, выдавалось замершей публике). — Завтра, друзья мои младшие партнёры, у вас пройдут последние репетиции, с графиком которых вас ознакомит старший охранник. Или, если старший охранник не сможет разобраться в напечатанном (а что-то мне подсказывает, что не сможет), то с вами встретится господин старший распорядитель. Скульпторы распечатку репетиций и выступлений могут получить у моего секретаря. Все же остальные участники выступлений, как я уже сказал, получат надлежащие инструкции у распорядителя выступлений либо у старшего охранника. Они могут так же обращаться к тем скульпторам, в инсталляциях которых они будут участвовать… Если, конечно, роли уже распределены. Вы люди творческие, не то, что мы — администраторы, предприниматели, финансисты… Крысы мы, в общем, канцелярские. Так что в творчество ваше мы, конечно, вмешиваться не будем. Созидайте себе на здоровье, что хотите, хорошие мои. Выдумывайте, экспериментируйте, новые формы ищите… В общем, вам видней. Мне что нужно? Что зрителям было хорошо. Интересно. Чтобы время для них летело незаметно и они глаз не могли от сцены отвести. По правилам нашего клуба каждое представление длится не более… Сколько?

— Сорок минут, — чётко отрапортовал секретарь.

— Именно, — и директор поднял вверх указательный палец.

Замер так на полминуты. Опустил палец. Опять вытер губы платком и продолжил.

— А почему?

Вышколенный секретарь сей явно риторический вопрос оставил, понятное дело, без ответа.