Пять лет на острове Врангеля

Но вот передатчик построен. Все в порядке, по всем требованиям схемы. Ток проходит везде, где он должен проходить, и не проходит там, где он не должен проходить. Конденсаторы, построенные мною, действовали очень хорошо, их не пробивало. Но нам показалось, что передатчик не работает.

Мне, да и всем нам, так хотелось наладить двухстороннюю связь с материком. Я крепко вошел в это дело, забросил все остальное. И днями и ночами сидел я за схемами, чертил, рассчитывал, делал и переделывал детали, разбирал и собирал вновь всю схему, включал ток и пробовал по многу раз. Я так погрузился в работу, что незаметно для себя начал разговаривать сам с собой. В это время со стороны, наверно, было неприятно смотреть на меня. Я чертыхался, размахивал руками, издавал нечленораздельные восклицания, не отвечал на обращения ко мне. Власовой показалось неладным мое поведение, и она боялась, как бы я на этом деле серьезно не «запсиховал». Однажды она мне заявила:

— Вот что, приятель, брось-ка ты это дело, а то я тебе все твое передаточное хозяйство изломаю и выкину. Не выходит — надо бросить. Слушаем мы Хабаровск, ну и хорошо. Понятно, было бы значительно лучше, если бы мы могли и передавать, а не только принимать, но ведь нет же у нас необходимых материалов. Из ничего передатчика не построишь.

На первых порах мы повздорили. Мне казалось, что еще немного усилий, и дело будет сделано, но под нажимом Власовой я пересмотрел все «имущество» заново, обдумал все возможности и пришел к заключению, что требование правильное, и с тех пор я больше не занимался работой и опытами по установлению двухсторонней связи с материком.

В слушании Хабаровска мы наловчились, и осечек у нас не случалось. Только Хабаровская станция часто не работала. Иногда на самом интересном месте вдруг без предупреждения станция «пропадала», и мы уже ничего не слышали. Только на другой день или через несколько дней, когда станция начинала работать, сообщали, что «по техническим причинам» работу пришлось прервать.

Трансляция наша работала регулярно. Когда к нам приезжали эскимосы, мы угощали их музыкой и человеческой речью с материка. Эскимосы внимательно слушали не только музыку, но и речь, хотя понимали очень мало. В таких случаях Павлов или его жена Анна переводили и разъясняли эскимосам. Однажды Хабаровская станция устроила передачу на языках народностей Севера. Эскимосов в это время не было, но станция анонсировала, что в такой-то день будет передача на чукотском языке. Мы оповестили близко живших промышленников, и они все с большой охотой собрались к тому времени на фактории. Но, на наше несчастье, в этот день, как мы внимательно ни слушали, чукотской передачи не было. Разочарование эскимосов было крайне велико, да и наше также: наобещали, а обещанное не выполнили.

Несколько раз я пытался разъяснить туземцам, как получается, что говорят и играют в Хабаровске, а мы на острове Врангеля слышим. Они внимательно слушали и мой рассказ, и перевод Павлова, но не понимали явления. Они верили нам, что люди говорят и играют в Хабаровске, но относили это к миру сверхъестественному, полагая, что на это способны только русские.

Несмотря на то, что у нас в эту зиму не было двухсторонней связи и мы не могли получить телеграмм и послать от себя, как в первые три года, все же информировались мы о жизни нашей социалистической родины и капиталистического мира регулярнее и полнее, чем раньше. Теперь мы каждый день слушали и хронику событий, и разные доклады. Однажды нам посчастливилось: была хорошая слышимость, и Хабаровск передавал текст речи тов. Сталина на январском (1933 г.) пленуме ЦК ВКП(б) об итогах первой пятилетки. Слышанное произвело на нас грандиозное впечатление. Только после этого доклада нам стало ясно, как невыразимо много было сделано на родине в наше отсутствие. Нас окрыляла гордость за партию, за всех соотечественников, трудовыми руками которых, под гениальным водительством великого Сталина, сделано было все то, о чем он так просто и убедительно говорил с трибуны пленума. Было немного досадно, что мы просидели все эти годы вдали от жизни. Во всех этих завоеваниях мы, как нам казалось, принимали крайне пассивное участие зрителей, да и зрители-то мы были липовые.

Мы, понятно, знали, что выполняем дело, хоть и малое, почти микроскопическое, но являющееся составной частью общего дела. Тем не менее часто возникала обида, что сидим здесь, а не там, в самой гуще великой стройки.

Помимо отсутствия двухсторонней связи, у нас в эту зиму не было врача. Врач отсутствовал, а болезни присутствовали. Люди понемногу болели и требовали помощи. Медпомощь мы взвалили на свои плечи, так как кроме нас, меня и Власовой, заняться ею было некому.

До сих пор мы никогда врачебной практикой не занимались, если не считать завязывания тряпицей порезов на пальцах. Теперь же нам пришлось иметь дело с различными заболеваниями, в большинстве случаев нам неизвестными.