Пять лет спустя или вторая любовь д'Артаньяна (СИ)

— Но почему я ни разу не встречал вас при дворе короля, дядюшка? — спросил Атос. — По долгу службы я бываю при дворе через день, но ни разу не видел вас в Лувре.

— Видите ли, дорогой гр… простите, Атос, у меня сложные отношения с кардиналом.

— Настолько сложные, что вам небезопасно появляться в Париже?

— Д'Артаньян! — раздался на весь двор громовой голос маршала д'Эстре. Он спускался по центральной лестнице медленно и торжественно, печатая шаг на каждой мраморной ступеньке, словно хотел пересчитать их все и боялся сбиться со счета. В руках он держал массивную шкатулку, изукрашенную накладками из бронзы.

Прежде чем откликнуться, д'Артаньян подумал: "Видимо, удалось "почтительно истребовать".

— Я здесь, мой маршал!

— Не откажите в любезности, лейтенант, положить эту шкатулку в свою седельную сумку. Мой Россинант не выдержит моего веса и веса этого ящика Пандоры.

Д'Артаньян принял из рук маршала шкатулку и пошел к лошадям.

— Видимо, нам пора прощаться, — сказал с невыразимой печалью Бражелон, и они обнялись. — Надеюсь, времена изменятся, и нам удастся еще встретиться за дружеским столом…

Глава 9

Людовик сидел в своем кабинете и уныло рассматривал шкатулку, врученную ему накануне вечером маршалом в присутствии д'Артаньяна. Шкатулка была заперта. Вчера ему не захотелось, на ночь глядя, взламывать ее и портить себе настроение. Сегодня придется. Он осмотрел замочек.

Как это похоже на мать: отдать шкатулку и не дать ключика, подумал он и потянулся за кинжалом, но вскинутая над столом рука вдруг замерла в воздухе в нерешительности, словно независимо от своего владельца чего-то испугалась.

Людовик задумался: что его удерживает? Разве не с его согласия эти письма оказались здесь, в Лувре? Разве не ревность к младшему брату, так безоглядно любимому матерью, породила в нем ненависть к ней? Но тогда в чем же дело? Вот они, письма, подтверждающие ее нелюбовь к сыну-королю, читай, делай выводы, наказывай! Но любовь к матери, загнанная в самый дальний уголок его сердца обидой на ее безжалостную и прагматичную политику по отношению к своему первенцу, удерживала его. Что же это такое с ним, что за напасть эта любовь-ненависть к родной матери?..

Размышления его прервал камердинер Дюпон.

— Там кардинал, сир, — шепнул он

— Впусти.

Вошел Ришелье, как всегда, бодрый, подтянутый, в красной сутане. Поздоровавшись, он сразу же задал вопрос:

— Вы уже успели прочитать их, ваше величество?

— Нет… — в растерянности ответил король, — шкатулка заперта.

— Ничего нет проще, ваше величество, — кардинал взял со стола нож для разрезания бумаги, поддел крышку, и она с мелодическим звоном открылась. — Видите ли, сир, — с улыбкой продолжал он, — женщины очень любят хранить в шкатулках драгоценности, письма, тайные записки. И хотя они прекрасно знают, что все эти замки, замочки, ключи и ключики — одна видимость, которая никак не может препятствовать любопытствующему глазу, им, тем не менее, доставляет удовольствие запирать свои шкатулки и отпирать, запирать и отпирать. А ключик опускать в разрез декольте.

С этими словами кардинал Ришелье, не снимая красных перчаток, взял письма и разложил их на столе, словно пасьянс.

Людовик молча наблюдал. Ему вспомнилось предсказание старой цыганки о письмах в красной перчатке, и его охватило необъяснимое волнение.

Кардинал пересчитал письма, тыча в каждое красным указательным пальцем.

— Государь, ваша матушка отдала не все письма, — сказал он с досадой.

— Вы следили за ней?

— Швейцарская стража ведет счет гонцам, приезжающим в замок.

— Вы следите за перепиской моей матери с моим братом? — переспросил король. В его голосе отчетливо послышалось раздражение.

— А также за перепиской королевы-матери с принцем Конде, с герцогами Лотарингским и Гизом, с герцогом Бульонским и другими, всегда готовыми бунтовать против вашего величества.

— Скажите, кардинал, если вы обнаружите сведения, компрометирующие мою мать, что вы предпримете?

— В зависимости от того, какие сведения обнаружу, сир. Возможно, я предоставлю на ваше рассмотрение свои рекомендации.

— Какие?

— Необходимые для блага Франции и не более того, сир!

— Я вас больше не задерживаю. Заберите письма. Я не стану читать переписку матери.

Кардинал принялся аккуратно собирать письма и укладывать их в шкатулку. А король, следя за руками в красных перчатках, вновь вспомнил слова старой цыганки на дороге: "Не верь письмам, принесенным красной перчаткой!" Но ведь теперь кардинал уносит, а не приносит, — подумал Людовик, глядя, как спокойно и уверенно идет к дверям Ришелье, держа обеими руками перед собой шкатулку.

Капитан де Тревиль, знающий о солдатской службе все — от интриг и до того, как ломит и крутит боль в спине после дня, проведенного в седле, дал мушкетерам, ездившим в Компьен, сутки отдыха.