Пять лет спустя или вторая любовь д'Артаньяна (СИ)

— Я пришел к выводу, что моей матери было бы полезно для здоровья покинуть Компьен и погостить у одного из ее многочисленных родственников. Может быть, даже у дочери… Хотя нет, это было бы слишком… Скорее в Брюсселе… Вы согласны со мной?

— Означает ли это, что вы, ваше величество, хотели бы, чтобы я и мои друзья помогли ее величеству королеве-матери поехать в Брюссель? — очень осторожно позволил себе высказать предположение д'Артаньян.

— Да, лейтенант.

— Но четверо, ваше величество, в наше беспокойное время слишком мало для охраны ее королевского величества, — осторожно заметил д'Артаньян, в надежде получить более определенные указания..

— У вас есть еще четверо слуг, насколько я помню, — усмехнулся король. — Надежные люди.

— Другими словами, швейцарская охрана королевы-матери, поставленная кардиналом у замка, ничего не должна знать о поездке ее величества? — решился назвать все своими именами лейтенант.

— Вы действительно хитрая бестия, д'Артаньян, — сказал король и словно для того, чтобы поставить все точки над "i", добавил: — Но прежде вы должны показаться утром на большой охоте, чтобы вас все видели, всех четверых!

— Я понял, сир.

— Вам понадобятся деньги, а я не хочу ставить в известность своего казначея. Вот, возьмите и обратите в деньги, — с этими словами Людовик снял с руки перстень с крупным изумрудом и отдал мушкетеру.

— "Все повторяется, — подумал тот, принимая перстень. — Только в прошлый раз это было кольцо с бриллиантом…"

— И не говорите матушке, что это я послал вас, — вдруг торопливо закончил король.

Д'Артаньян хотел ответить, что король напрасно стесняется такого прекрасного, благородного сыновнего поступка. Напротив, следовало бы сразу же сообщить королеве-матери, что они здесь по приказу короля, который озабочен развитием событий и печется о ее безопасности. Кроме того, эта просьба невероятно осложняет весь замысел, потому что Мария Медичи может и воспротивиться освобождению, заподозрив ловушку.

Однако, он промолчал: необъяснимая печаль в глазах короля остановила его, и он, не произнеся ни слова, откланялся и вышел.

Следовало немедленно собрать военный совет, или "Совет четырех", как назвал его когда-то Атос.

Совет… В какую седую старину, к каким народам уходило это естественное стремление людей обменяться своими мыслями, чтобы найти правильное решение? К древним кельтам? К германцам, славянам, к римлянам и грекам? А может быть, и того дальше — в глубь веков, — к кроманьонцам, к тому поворотному пункту в истории человечества, когда вспыхнул первый костер, и первобытные люди впервые сели вокруг него, чтобы сообща решить, как лучше устроить охоту на мамонта?

Сколько их уже бывало, этих советов, в истории? Наверное, самый грандиозный — потому что на нем присутствовали десятки королей, принцев и герцогов — собирал император Карл Великий. Впрочем, думается, Карл не очень внимал своим знатным советникам. Возможно, оттого он и стал Великим, что обращал к ним "глухое ухо", ибо любой совет, данный Советом, уже в силу различия интересов, темпераментов, интеллектуальных возможностей и других характерологических особенностей его членов изначально обречен быть усредненным, а следовательно, вести к пассивному, обтекаемому решению. А Карл Великий поступал так, как диктовала его натура завоевателя.

И тем не менее, люди продолжали создавать советы. Они множились и дробились: советы принцев, пэров, советы баронов, военачальников, советы судей, наконец, кардинальские и епископские советы — курии. И люди стремились любой ценой войти в состав совета, чтобы почувствовать себя рядом, а может быть, и почти вровень с повелителем и вдохнуть тот горний пьянящий воздух власти, которым дышат там, на верхних ступенях, у самого трона…

Военный совет мушкетеров был совершенно иным.

Во-первых, в него допускались только четверо.

Во-вторых, на нем царила полная демократия, лишь обрамленная некоторыми традициями.

Вообще, традиции, превращаясь со временем в ритуал, удивительно способствуют плодотворной деятельности всевозможных советов.

Поэтому у четверых друзей было лишь два непреложных условия созыва совета: право созвать имеет каждый, а решения принимаются только единогласно. Атосу было раз и навсегда предоставлено право председательствовать — открывать, давать слово в прениях и закрывать, подводя итог принятому единогласно решению, что он и сделал на срочно созванном совете, когда друзья закончили обсуждение.