Пять лет спустя или вторая любовь д'Артаньяна (СИ)

Только после этого он взялся за письмо.

Сургучная печать во время схваток пострадала, но можно было разглядеть на ней герцогскую корону. На конверте не было никакой надписи — вероятно, несчастный молодой человек, убитый в Менге неизвестными бандитами, хорошо знал адресата письма. Легко преодолев некоторые угрызения совести простейшим силлогизмом — если бы не я, это письмо читали бы убийцы, — д'Артаньян поддел стилетом печать и вскрыл залитый кровью и пробитый в одном месте пакет. Письмо было написано по-испански.

Как многие гасконцы, д'Артаньян достаточно хорошо знал язык соседей, чтобы разобрать общий смысл послания. Письмо представляло собой своеобразный отчет, направленный, видимо, очень близкому человеку, с которым можно говорить намеками, возможно, возлюбленному, на что указывали нежные слова и вырвавшееся признание: «как трудно без тебя!»

Дочитав до этого места, д'Артаньян задумался. Получалось, что неведомая ему герцогиня писала письмо далекому возлюбленному. Но коль скоро так, то почему его вез человек, по его словам, всю жизнь любивший герцогиню? И, наконец, кто эта герцогиня, посылающая француза с письмом в Испанию?

Чем дальше он читал, спотыкаясь на непонятных словах, тем больше вопросов у него возникало.

Герцогиня писала, что за то недолгое время, что она здесь — надо понимать, в Париже? — ей еще не удалось обратить на себя особое внимание «интересующего нас лица», но по некоторым взглядам, легко читаемым истинной женщиной, брошенных на нее этим «лицом», она может предположить, что сие вполне ей под силу.

Здесь сразу же возникал новый вопрос: о каком особом внимании писала герцогиня своему далекому возлюбленному? О каких взглядах? Даже при всей свободе нравов королевского двора тех лет это показалось лейтенанту слишком циничным. У него стал складываться образ автора письма: холодная, расчетливая, безнравственная красавица.

"Стоп! — сказал он сам себе. — Не стоит составлять предвзятое мнение на основе скудных сведений."

Он принялся читать дальше. Она писала, что очень надеется на дальнейшее благополучное развитие их замысла. Это, скорее всего, может произойти во время Большой охоты, о которой все чаще поговаривают придворные.

Д'Артаньян опять задумался. Только король устраивает Большую охоту и только король позволяет себе охотиться во всякое время года, даже весной. Так кто же это «интересующее нас лицо»?

Дальше текст залило пятно крови, побуревшей за несколько дней. Впрочем, мушкетер все же сумел, хоть и не без труда, разобрать два слова, казалось, никакого видимого отношения к содержанию письма не имеющих: «сорочий мастер», или, может быть, «главная сорока», или «хозяин сороки». А дальше — дыра от шпаги, унесшей жизнь Отфора.

Зато первые слова, которые удалось прочитать за пределами кровавого пятна, его поразили и заставили задуматься — «красный герцог смотрит с подозрением, но это его обычная манера».

"Красный герцог"^[2] — так называл кардинала в тайных разговорах с друзьями острый на язык Арамис, намекая на цвет кардинальской мантии. Д'Артаньян готов был поклясться, никто, кроме их четверки, этого прозвища не знал. Да и насмешливое «красный герцог» недолго звучало в их беседах — на смену бывшей вражде к кардиналу постепенно приходило уважение к выдающемуся государственному деятелю и другу короля.

Но как это прозвище попало в письмо неизвестной испанской герцогини? Не успел д'Артаньян задуматься над этим, как чуть ли не в следующих строках пришел ответ на этот вопрос. Заключался он в имени, хорошо ему знакомом. «Мари Мишон обещает всемерную поддержку», писала герцогиня.

Мари Мишон!

Это имя всколыхнуло воспоминания о счастливой поре юности. Так звали таинственную подружку Арамиса во времена бриллиантовых подвесок, белошвейку из Тура, каким-то загадочным образом имевшую возможность встречаться с молодой королевой. Самое интересно, что друзья так и не видели ее ни разу — Арамис умел хранить свои секреты. А тайное прозвище кардинала он, скорее всего, шепнул на ушко прелестнице во время жарких объятий. Непонятно, конечно, как Мари Мишон, простая белошвейка, могла сообщить испанской герцогине прозвище кардинала. Наверное, так же, как в свое время она могла встречаться с королевой Анной Австрийской… Но тут д'Артаньяну пришлось бы вступить на путь домыслов и предположений. Как человек рациональный, он решил не пытаться размотать клубок загадок, окончательно запутавшийся после того, как в письме появились слова «красный герцог», а подождать до встречи с друзьями. Одному ему это оказалось просто не под силу.

Он переоделся в форменное платье и поехал к де Тревилю представляться по случаю возвращения из отпуска. Было поздно, и он понимал, что представление могло бы подождать и до завтра, но так хотелось узнать о друзьях, а заодно и повидаться с капитаном, которого д'Артаньян почитал за отца с первых дней появления в Париже.

Стемнело.

Узкие улочки, сдавленные двух— и трехэтажными домами, были пустынны — парижане не любили выходить из дома после сигнала к тушению огней.