Пять лет замужества. Условно

– А чтобы выудить из этого малолетнего дурака какую-нибудь компрометирующую меня информацию, умненькая вы наша, Белла Львовна!

– А у меня, между прочим, после отъезда этой самой Анфисы Григорьевны с её тронутой сестрицей пропало бриллиантовое колье и две тысячи долларов! – выдала Ирина Викторовна Тютюркина. – Я, конечно, ни в чём не уверена и не привыкла напраслину возводить, но всё это пропало именно после её отъезда!

– Откуда это у тебя две тысячи долларов? Подворовываешь у меня! – взъелся Захар Олегович.

– Да перестаньте вы! Сейчас не до ругани! – цыкнула на них Светлана Тимофеевна.

– А у меня брошка исчезла... Помнишь, котик, ты мне на Новый год подарил?.. – механическим голосом проговорила Аглая Швабрина.

– Эта та самая, за которую я пятьдесят тысяч нашему Форшмаку отдал? – взбесился Пётр Миронович Долгополов.

– Ну, да...

– А у меня кольцо с сапфиром пропало, очень дорогое, старинное, прабабушкино, ещё и двадцать тысяч рублей. Я-то думала, что сама это кольцо куда-то подевала, а деньги... Я на домработницу грешила... Я никак, никак на Анфису Григорьевну подумать не могла! – и на глаза Ульяны Прокоповны Коноклячкиной навернулись слёзы.

– Воровка! – обличительно выкрикнула Ирина Викторовна.

– Их с сестрой нужно немедленно арестовать! – вынес приговор Трифон Афанасьевич Квакин и от осознания собственной значимости преобразился как-то даже – нос вздёрнул, грудь колесом выгнул. – Да! Надо устроить обыск у них в номерах, отыскать награбленное и под замок их обеих!

– А что! Это мысль! – у мэра даже от сердца отлегло. – Вот завтра с самого утра, часиков эдак в восемь, и пойдём все туда. Возьмём её ещё тёпленькую, – с наслаждением протянул Савелий Дмитриевич. – И с позором! Непременно с позором, на глазах у всего города! А теперь давайте-ка спать! Сегодня останетесь у нас, а завтра вы мне нужны как свидетели, – распорядился он, и все со спокойной совестью легли спать. Хоть кроватей на всех и не хватило, но гости разместились – кто как – и заснули почти счастливые – в тесноте да не в обиде, и не подозревая о том, что творится в это время в отеле «Энские чертоги».

А в гостинице происходило нечто невообразимое.

В три часа ночи, когда Анфиса, так ничего конкретного и не решив, уже лежала в постели, в коридоре вдруг послышались шаги, а вскоре и настойчивая, словно барабанная дробь в дверь. «Бежать!» – мелькнуло в её голове, но бежать было поздно...

– Фиска! Открой, каналья! Я знаю, что ты там! Открывай, не то ща дверь выломаю! Я тебя выследил! Фиска, ты меня знаешь! Ща всю эту вшивую гостиницу к чёртовой бабушке разнесу! Спорим? Ну ты и стерва! Просто редкостная! Я ведь у твоей Уткиной был! Она-то мне всё и выложила! Рассказала, что ты в этот занюханный городишко поехала мужа себе искать! И про завещание я всё знаю! И про условия! Я всё, всё теперь знаю! Я б и раньше к ней пошёл, но поискал тебя – нет вас нигде с Люськой. Я запил с горя. Потом проигрался, потом бегал по городу, деньги искал, потом отыгрывался... Короче, недосуг мне было! – и он замолк на минуту, после чего разразился с новой силой. – Вот я с самого начала знал, что двуличный ты человек – Анфиска! Значит, я в мужья не гожусь! Рожей не вышел! Открывай, тебе говорят! – и Распекаева, почувствовав, что Юрик, доведённый до бешенства, сейчас действительно способен разнести гостиницу в пух и прах (а шум ей был совершенно ни к чему), открыла дверь, и в номер ворвался, словно ураган, Эразмов – высокий, атлетически сложённый, с тёмной вихрастой головой, смуглый, с выразительными глазами, какие обычно называют вишнями. Глядя на него, Анфиса вдруг поймала себя на мысли, что она очень соскучилась по этому взбалмошному, страстному и азартному до болезненности человеку, но она сию же секунду отогнала от себя эту глупую мысль, встала в позу «руки в боки» и, надменно подняв голову, спросила ледяным металлическим голосом:

– Позвольте узнать, чем обязана вашему появлению, господин Эразмов?