— Это неважно. Паспорт можно сделать за один день. Да ты не волнуйся, с нами будет еще много девушек, у которых тоже нет загранпаспортов… Перед отплытием будем делать… Они все будут жить в отдельных каютах… А ты со мной… А если хочешь, можно отдельно… Мужчины отдельно, а женщины в других…
— Какие еще женщины?
— Ну, девушки, с которыми едут мои друзья. Все едут со своими девушками…
— Много человек?
— Прилично… много моих друзей… некоторые мои с двумя…
— С двумя девушками?
— Чтобы было веселей…
— И у всех сделанный за сутки загранпаспорт?
— Ага. Все ведь хотят поехать. Турция, Италия.
— Турция — в смысле, Стамбул?
— Ну да, Стамбул. А что в этом такое?
— А ты уверен, что девушки не останутся в Стамбуле, а поплывут дальше? Ты считаешь, что я полная идиотка, да?
Его дыхание стало прерывистым, губы сжались в узкую полосу. Он сказал глухим голосом:
— Прости меня. Ну пожалуйста, прости меня.
— И ты действительно смог бы это сделать? Меня продать?
— Нет. Никогда. Я не допустил бы, чтобы ты поехала… никогда! Это было простой проверкой! Если бы ты согласилась, я понял бы, что ты такая же, как и все — корыстная, алчная, что от меня тебе нужны только деньги… Прости меня… Я не думал, не знал… это было маленькой проверкой… небольшим испытанием… даже если б ты согласилась, я никуда бы тебя не повез… В самую последнюю минуту я воспрепятствовал твоей поездке… Я бы не допустил, чтобы ты села на корабль, что-то придумал… прости меня… пожалуйста… прости меня… я ненавижу женщин… я думал, что все женщины — корыстные сволочи… но ты…. Девушки так любят деньги… ты не такая, я вижу… прости меня… прости…
Он остановил машину, закрыл лицо руками. Потом вдруг стал целовать мои ноги. Его глаза по — прежнему были глазами жалкой, побитой собаки… Я вырвалась, чуть не ударив его по лицу:
— И многих ты там оставил?
— Только тех, кто этого сам хотел! Видишь, теперь я говорю с тобой честно. Да, иногда я продавал заграницу девушек, отвозил тех, кто очень хотел там остаться… любой ценой… по контракту на работу… У меня в Стамбуле два ресторана, но они только называются — рестораны, на самом деле это публичные дома. Видишь, я говорю с тобой честно. Я не ангел. В моей жизни много плохих поступков. Но есть очень много девушек, и не всегда проституток, которые хотят ехать туда. Они знают, чем будут там зарабатывать. Но считают, что лучше там трахаться за доллары, чем здесь делать то же самое даром. Понимаешь, мне в жизни всегда попадались суки, которые вымогали из меня деньги. Деньги, шмотки, круизы, рестораны…. В конце концов, они мне так надоедали, что это был единственный способ от них избавиться. Я предлагал им немного поработать заграницей… В Стамбуле, в ресторане… Видит Бог, насильно я никого не отвозил. Только тех, кто хотел этого сам. Я предлагал им круиз, потом — хорошо оплачиваемую работу… Все они соглашались. Никто не отказывался. Стоило мне заикнуться о круизе, как все они начинали визжать и бросались мне на шею в восторге. Постепенно это стало моим испытанием. Да, у меня есть специальная группа людей, которая перевозит девушек. Но я должен сказать тебе одну вещь: те, кто едет туда, знают прекрасно, на что едут. Знают, что будут заниматься проституцией, и они на это согласны. Проститутки в душе. Они добровольно соглашаются работать в публичном доме в Стамбуле. Это, кстати, оговорено в контракте-то, что они будут предоставлять секс — услуги. А тебе я предложил просто потому, что хотел тебе проверить… проститутка ты или нет… на самом деле я никогда не посмел бы отправить тебя туда…
— А если бы я согласилась поехать с тобой в круиз? Что тогда? Ты бы меня оставил? Если б я завизжала и бросилась тебе на шею? Ты продал бы меня в публичный дом?
— Наверное, да.
— И много таких, кому ты так клялся, как мне только что? Что ни за что на свете ты бы их не оставил? Не посмел бы вывезти и продать, а потом предлагал романтическое путешествие?
— Я не клялся еще никому. Ты единственная. Единственная женщина на земле, которой я это рассказываю.
— Зачем ты рассказываешь это мне?
— Наверное, потому, что ты значишь для меня больше всех.
— Я с самого начала знала, что тебе совершенно нельзя верить.
— Ты можешь мне верить — иногда я говорю правду.
— Иногда…
— Тебе я буду говорить правду, вот увидишь.
Меня вдруг стало тошнить. И снова мне следовало выйти из машины и больше никогда не видеться с этим человеком. Теперь он был просто опасен — с ним было опасно даже говорить. Кроме того, пропасть его морального падения внушала мне настоящий ужас. Но…
Но я не спешила уходить. Что-то в глубине души препятствовало мне это сделать. Может, растопленное чувство одиночества. Может, страсть. А может то, что до мого кохання оставалось всего пять минут… Не знаю.