Пять недель на воздушном шаре(изд.1938)

– Тем хуже! – воскликнул Джо. – Мне, правду сказать, это было по душе. Подумать только! Тебе поклоняются, ты разыгрываешь бога… А тут вдруг появляется луна, да еще вся красная, как будто она действительно разозлилась…

Так болтал Джо, рассматривая ночное светило с совершенно новой точки зрения; а в это время небо на севере стало заволакиваться густыми, зловещими тучами. Довольно сильный ветер на высоте трехсот метров над землей гнал «Викторию» на северо-северо-восток. Небесный свод над нею был ясен, но почему-то казался тяжелым.

Около восьми часов вечера наши аэронавты находились на 32°40′ восточной долготы и 4°17′ южной широты. Под влиянием надвигавшейся грозы воздушное течение несло их со скоростью тридцати пяти миль в час. Под ними быстро проносились волнистые плодородные равнины Мфуто. Эта картина была так живописна, что нельзя было ею не восхищаться.

– Мы сейчас в центре Лунной страны, – заметил доктор Фергюссон. – Ведь эти места сохранили и поныне свое древнее название, должно быть, потому что во все времена здесь обоготворяли Луну. Действительно, чудесная страна! Трудно где-нибудь встретить более роскошную растительность!

– Хорошо бы перенести ее под Лондон, это было бы не естественно, но очень приятно, – заметил Джо. – Почему вся эта красота досталась таким диким, варварским странам?

– А кто может поручиться, – возразил доктор, – что со временем эта страна не станет центром цивилизации? Может быть, в будущем, когда в Европе земля истощится и перестанет питать население, народы устремятся сюда.

– Ты полагаешь? – спросил Кеннеди.

– Конечно, дорогой Дик. Проследи за общим ходом событий, вспомни о переселениях народов, и ты придешь к тому же выводу. Азия – первая кормильца мира, не правда ли? Четыре тысячи лет, быть может, она творит, оплодотворяется, производит, а затем, когда лишь камни усеивают землю там, где раньше колосились золотые гомеровские нивы, ее дети покидают ее истощенное и увядшее лоно. И вот мы видим, что они устремляются в Европу, юную и мощную, она питает их две тысячи лет. Но и здесь плодородие уже идет на убыль с каждым днем. Новые болезни, что ни год поражающие растительность, скудные урожаи, недостаточные ресурсы – все это признак угасания жизненной силы, неминуемого опустошения. И мы видим, что народы бросаются на обильную грудь Америки, как на источник, который, может быть, нельзя назвать неиссякаемым, но который пока еще не иссяк. И этот новый континент в свою очередь станет старым; его девственные леса будут вырублены для нужд промышленности; почва, слишком много производившая, потому что с нее слишком много требовали, обессилеет; там, где каждый год снимали два урожая, теперь с трудом получают с истощенной земли один. И вот Африка предложит новым расам сокровища, веками накоплявшиеся в ее лоне. Севооборот и осушка болотистых местностей оздоровят вредный для европейцев климат, рассеянные по стране водные пути соединятся в общем русле и образуют судоходную артерию. И эта страна, над которой мы парим, более плодоносная, более богатая, более жизнеспособная, чем другие, станет великой страной, где будут сделаны еще более удивительные открытия, чем пар и электричество.

– Ах, доктор, – сказал Джо, – как бы хотелось все это увидеть своими глазами.

– Ты слишком рано родился, милый мой.

– Между прочим, – сказал Кеннеди, – это будет, пожалуй, скучнейшая эпоха, когда промышленность поглотит все и вся. Человек до тех пор будет изобретать машины, пока машина не пожрет человека. Я всегда представлял себе, что светопреставление будет тогда, когда какой-нибудь гигантский котел, нагретый до трех миллиардов атмосфер, взорвет наш земной шар.

– Прибавлю, – сказал Джо, – что в работе над машиной не последнюю роль сыграют американцы.

– Да, – ответил доктор, – по части котлов они мастера! Но не будем забираться в такие дебри, давайте полюбуемся этими Лунными землями, раз нам посчастливилось их увидеть.

Солнце, прорываясь сквозь гряду туч, золотило своими последними лучами землю; потоки света изливались на гигантские деревья, на древовидные папоротники, на стелющийся мох. Волнистая поверхность почвы там и сям поднималась в виде холмов, гор на горизонте не было видно. Среди непроходимых зарослей стлались поляны, тянулись колючие живые изгороди, а на полянах были рассеяны многочисленные селенья, окруженные как бы природными крепостными стенами из колоссального молочая и кораллообразных кустов.

Вскоре среди роскошной зелени зазмеилась Малагараси – самая большая река из питающих озеро Танганьику. В нее вливаются многочисленные потоки, которые берут начало в прудах, образовавшихся в глинистом слое почвы, или ручьях, вздувшихся во время половодья. Аэронавтам вся западная часть страны рисовалась в виде какой-то сети водопадов.

На роскошных лугах пасся скот: животные с огромными горбами почти тонули в высокой траве. Благоухающие леса казались гигантскими букетами, но в этих букетах спасались от дневного зноя львы, леопарды, гиены, тигры. Порой слон раскачивал верхушки деревьев, и слышался треск ломаемых его клыками стволов.