Пять недель на воздушном шаре(изд.1938)

«А затем, – думал доктор, – может быть, при подъеме было бы лучше выбросить балласт для того; чтобы сохранить воду. Но тогда при спуске пришлось бы пожертвовать газом. А можно ли это делать, раз газ является как бы кровью «Виктории», ее жизнью?..» Эти мысли неслись бесконечной вереницей; опустив голову, Фергюссон сидел без движения целыми часами.

– Ну, надо еще сделать последнее усилие, – сказал он себе часов в десять утра. – Надо еще раз попытаться найти воздушное течение, которое могло бы понести нас. Рискнем последним!

И в то время как его товарищи дремали, он довел до высокой температуры газ в оболочке шара, и «Виктория», увеличившись в объеме, поднялась прямо вверх под лучами полуденного солнца. Доктор тщетно искал на различных высотах, начиная от ста футов до пяти тысяч, хотя бы самого слабого воздушного течения – полнейшая тишина царила везде, до самых верхних границ атмосферы.

Наконец, вода, дававшая водород, иссякла, и горелка погасла. Бунзеновская батарея перестала действовать, и «Виктория», съежившись, мало-помалу опустилась на песок в том месте, где еще сохранился след от ее корзины.

Наступил полдень. По вычислениям оказалось, что они находятся на 19°35′ широты, приблизительно в пятистах милях от озера Чад и более чем в четырехстах милях от Западного побережья Африки.

Когда корзина «Виктории» коснулась земли, Дик и Джо очнулись от своего тяжкого забытья.

– Мы останавливаемся? – спросил шотландец.

– Да, приходится, – ответил Фергюссон. Его товарищи прекрасно поняли, что он хотел этим сказать. Местность, все время понижавшаяся, была здесь на уровне моря, поэтому шар сохранял полное равновесие и неподвижность.

Вес пассажиров был возмещен песком, и они сошли на землю. Погруженные в свои мысли, они за несколько часов не обменялось друг с другом ни словом. Джо занялся приготовлением ужина, состоявшего из сухарей и пеммикана, но все трое едва притронулись к еде. Глоток горячей воды завершил эту печальную трапезу. Ночью никто не нес вахты, но никто и не сомкнул глаз. Духота была невыносимая. Оставалось всего полпинты воды. Доктор приберегал ее на крайний случай, и было решено не трогать ее до последней возможности.

– Я задыхаюсь! – крикнул вскоре Джо. – Как будто стало еще жарче. Ну, и не удивительно, – прибавил он, взглянув на термометр, – ведь целых сто сорок градусов.

– А песок жжет так, словно он только что из печки, – отозвался охотник. – И ни единого облачка на этом раскаленном небе! – Просто с ума сойти можно!

– Не будем отчаиваться, – проговорил Фергюссон. – Под этими широтами после такой сильной жары неизбежно проносятся бури, и налетают они с невероятной быстротой. Несмотря на эту угнетающую нас ясность неба, огромные перемены могут произойти в какой-нибудь час.

– Да помилуй, Самуэль, были бы хоть какие-нибудь признаки этого! – возразил Кеннеди.

– Ну, что же, – отозвался доктор, – мне и кажется, что барометр чуть-чуть понижается.

– Ах, Самуэль! Да услышит тебя небо! А то ведь мы прикованы к земле, как птица с поломанными крыльями.

– С той только разницей, дорогой Дик, что наши-то крылья в целости, и я надеюсь еще ими попользоваться.

– Ах, ветра бы нам, ветра! – воскликнул Джо. – Пусть бы он донес нас до ручейка, до колодца: нам больше ничего и не надо! Ведь съестных припасов у нас достаточно, и с водой мы могли бы, не печалясь, выжидать хотя бы и месяц. Но жажда – это жестокая вещь.

Действительно, изнурительная жажда пустыни, находящейся все время перед глазами, действовала самым подавляющим образом. Взору совершенно не на чем было остановиться: не только холмика, но даже камня не было видно кругом. Эти безбрежные, ровные пески вызывали отвращение и доводили до болезненного состояния, носящего название «болезнь пустыни». Невозмутимая голубизна неба и желтизна бесконечных песков в конце концов наводили ужас. Казалось, сам знойный воздух дрожит над раскаленной добела печью. Эта спокойная беспредельность приводила в отчаяние, уже не верилось, что она может смениться чем-либо другим: ведь беспредельность сродни вечности.

Наши несчастные путники, лишенные в эту невыносимую жару воды, начали испытывать приступы галлюцинаций, глаза их широко раскрылись и стали мутными.

С наступлением ночи Фергюссон решил быстрой ходьбой побороть это опасное состояние. Он намерен был походить несколько часов по песчаной равнине не в поисках чего-либо, а просто ради самого движения.

– Пойдемте со мной, – уговаривал он своих спутников. – Поверьте мне, это принесет вам пользу.

– Для меня это невозможно, – ответил Кеннеди, – я не в силах сделать и шага.

– А я предпочитаю все-таки спать, – заявил Джо.

– Но сон и неподвижность могут быть гибельны для вас, друзья мои. Надо бороться с апатией. Ну, идемте же!