В конечном итоге и я, и мои родные хотели одного и того же: любви, принятия и понимания, так что единственным выходом из ситуации было сострадание и терпение. Несмотря ни на что, нас все еще связывала любовь, пусть и хрупкая.
Однако сколько я ни пыталась наладить отношения, ничего не получалось. Я как будто раз за разом плыла по одной и той же реке, каждый раз упиралась в громадный камень, который не пускал меня дальше. Однажды я поняла, что возможно, этот камень
Пришло время выбрать новый путь, открыть рот и сказать: «Хватит». У меня исчерпалось желание терпеть поведение родных. Я решила, что даже если останусь одна, хотя бы попробую обрести душевный покой. Дома покой был невозможен.
После того как я перестала отмалчиваться и начала высказывать свое мнение, во мне что-то сдвинулось с места. Мое уважение к себе росло, и мне проще давалось самовыражение. Наконец мне удалось посеять в своей душе новые, более здоровые семена. Я еще не умела за ними ухаживать, но во всяком случае, они были посажены. Пришло время начинать жить своей собственной жизнью – понемногу, шаг за шагом.
После того как я рассказала Грейс свою историю, мы очень сблизились. Она согласилась, что в каждой семье свои сложности. Она не знала ни одной семьи, где не было бы проблем, и считала, что именно в семье большинство людей получают бесценные жизненные уроки. Мы обсудили с ней, что единственный способ любить – это принимать людей такими, какие они есть, и ничего от них не ждать. Конечно, это легко сказать и очень трудно сделать, но именно это и есть настоящая любовь.
Грейс много рассказывала мне о своей жизни, о детях, о районе, в котором жила, но почти неизменно возвращалась к своим сожалениям. Она жалела, что ей не хватило смелости жить так, как подсказывало ей сердце, а не так, как нужно было другим. Когда времени мало, его не остается на пустую болтовню, и общение становится предельно искренним. Мы с Грейс обсуждали самые важные и личные темы. Эти разговоры оказались целительными и для нее, и неожиданно для меня тоже.
Постепенно мы дошли до разговоров о том, какие у меня планы на жизнь, о моих музыкальных амбициях и о том, как я начала писать и исполнять песни. За чашкой чая Грейс попросила, чтобы на следующий день я принесла гитару и спела ей что-нибудь. Я с удовольствием согласилась. Мое сердце радовалось, когда я пела для Грейс, а она улыбалась и тихонько подпевала, сидя в своей кровати. Она наслаждалась каждой моей песней так, как будто это была лучшая песня в мире. Ее родные тоже заглянули на наш импровизированный концерт и оказались не менее благодарными слушателями. Грейс особенно полюбилась песня под названием «Под небом Австралии», потому что сама она всегда мечтала о путешествиях.
После этого она регулярно просила меня спеть ей. Можно и без гитары, говорила она, и вот я сидела в ее спальне и пела, а она улыбалась, закрыв глаза, впитывая мои песни. Она просила меня спеть еще и еще, и я никогда ей не отказывала.
Каждый день здоровье Грейс слабело. И без того крошечная, она как будто еще уменьшилась в размерах. Старые друзья заходили с ней проститься. Родственники сидели у постели, болтая и стараясь сдерживать слезы. Семья Грейс была очень дружной, так что ее навещали каждый день. Мне это нравилось, как и нежность, с которой все члены семьи обращались друг с другом. Но когда все уходили, мы с Грейс оставались вдвоем, и она снова просила меня спеть. Это были необыкновенные дни.
Теперь Грейс передвигалась с большим трудом. Иногда она соглашалась воспользоваться переносным туалетом, чтобы помочиться, однако, когда ей нужно было опорожнить кишечник, она неизменно шла в уборную, чтобы мне не пришлось мыть за ней горшок. Переубедить ее не представлялось возможным, хотя я и убеждала ее, что мне это совершенно не трудно. Поэтому каждый раз мы бесконечно долго ползли с ней в туалет, который, к счастью, был прямо рядом со спальней. Грейс была очень слаба. Я помогала ей встать с унитаза, одной рукой придерживала, а второй натягивала на нее трусы – это была весьма непростая задача.
Затем мы отправлялись в обратный путь к постели: Грейс впереди, опираясь на свои ходунки, а я позади, придерживая ее. Однажды, следуя за ней, я заметила, что в спешке заправила краешек ночной рубашки ей в трусы. Я улыбнулась ей, крошечной женщине на самом исходе жизни, ковыляющей к кровати, и вдруг она на ходу запела «Под небом Австралии». Мое сердце чуть не выскочило из груди от радости. Некоторые слова она перепутала, но от этого песня звучала только трогательней.