Пять похищенных монахов. Приключения Васи Куролесова

Шуршит и шуршит. А может быть, это не мышь? А что-нибудь покрупнее! Вроде человека! С ножом!

Нет, не видно никого. Это всё фантазия, воображение, мышь. Это мышь шуршит, а Вася думает: человек.

Зачем человеку шуршать? Человек топает. Он не мышь. Он большой. Плечи — огромные, глаза — фонари, в кармане — нож. Сейчас подкрадётся, вытащит нож и…

Ночь совсем уж тёмная стала. Закрывай глаза, открывай — всё одно и то же: темнота. А в темноте, конечно, кто-то крадётся. Вот он дышит тяжело, со свистом!

Вася вынул руки из карманов и зачем-то присел. Он хотел крикнуть, но не успел.

Кто-то чёрный, приземистый кинулся на него, сопя и грубо дыша прямо в лицо.

Глава одиннадцатая. Страшноватая ночь

— Витя! — послышалось капитану. «Какой Витя?» — подумал он.

Укрывшись за стволом яблони-папировки, Болдырев наблюдал за окнами и дверью дома. Он касался ухом шершавого ствола и слышал, как в яблоне что-то шевелится, вздрагивает, журчит.

— Витя! — снова послышалось Болдыреву.

«Какой такой Витя?» — подумал он, но вдруг понял, что слышит совсем другое слово. Это слово — «помогите» — долетало откуда-то из-за сарая.

Оттолкнувшись от папировки, Болдырев бросился туда.

Тут же послышался какой-то треск — это старшина развалил поленницу дров и кинулся к Васе на выручку.

И тут в свете карманного фонаря Болдырев увидел ужасную картину: какой-то растрёпанный человек катался по земле, обхватив руками что-то косматое и несуразное. В человеке Болдырев сразу признал Васю, а кого тот держит в руках, никак не мог разобрать.

— Что же это?! — сказал Болдырев.

— Всё в порядке, — донеслось с земли, — одного поймал!

При этих словах старшина Тараканов хлопнулся сверху на Васю и, гремя усами, вцепился в то, что держал Вася в руках.

Через секунду старшина поднял за шиворот какое-то существо, глаза которого в свете карманного фонаря блестели, как у сыча.

В репьях и в тине, кудлатый, растерзанный, в мощной руке Тараканова болтался Матрос. Шерсть у него стояла дыбом, ухо, которое прежде торчало, теперь повисло, как подрубленное, а то, что висело раньше, теперь же, наоборот, поднялось.

Тут в доме стекольщика вспыхнул свет, и на крыльце показался Рашпиль.

— Кто там? — крикнул он и, выхватив из-под крыльца какую-то корявую дубину, стал спускаться в сад. — Кто тут? — орал он. — Убью!

Глава двенадцатая. Собачья жизнь

Размахивая дубиной, Рашпиль обошёл весь двор. Потом вернулся на крыльцо и снова угрожающе сказал в темноту:

— Убью!

Он потоптался на крыльце, хлопнул изо всех сил дверью, ушёл в дом.

Скоро свет в окне погас. На улице слышно было, как ухнул Рашпиль на кровать — заныли железные пружины.

В стороне от дома, под соснами, виднелись какие-то тени.

Две-то тени стояли спокойно, а третья, усатая тень всё время шевелилась, она прижимала к груди что-то лохматое и брыкающееся. Это старшина Тараканов держал на руках Матроса и напоминал сейчас старинного богатыря, который побеждает некрупного дракона.

Печально выглядывал этот дракон из милицейского кулака. Ему хотелось ужасно укусить старшину, но руки того были в специальных непроку-сываемых перчатках.

Да, день сегодняшний оказался для Матроса днём сплошных разочарований. Просидев до вечера в крапиве, Матрос отправился на поиски Васи, с трудом разыскал его у сарая, а Вася дал ему по морде и стал душить. Не это ли называется собачья жизнь?

— Отпустите пса, — тихо сказал Болдырев.

Старшина разжал перчатку, и Матрос бухнулся на землю, прижался к Васиной ноге. За день он что-то совсем исхудал — шкура болталась на нём, как шинель с чужого плеча. Вася погладил его.

— Собака — друг человека, — насмешливо сказал Болдырев. — И этот человек вместе со своей собакой может отправляться домой. Мне такие водопроводчики не нужны.

Болдырев повернулся к Васе спиной и шагнул в сторону, старшина — за ним.

Мгновение — и они скрылись бы в темноте, но случилось неожиданное.

Матрос ринулся вдогонку и вцепился в галифе старшины. Галифе тревожно затрещали.

— Чего!!! — шёпотом крикнул старшина. — Обмундирование рвать!!!

Он махнул ногой — хорошо начищенный сапог, как сабля, сверкнул в темноте.

— Назад, Матрос! Ко мне!

Матрос выплюнул галифе, отскочил в сторону.

— Тихо! — сказал Болдырев и шепнул что-то на ухо старшине.

Тот козырнул: есть!

— Пойдём, — сказал Болдырев Васе. — Я тебя провожу.

— Собаку с человеком спутать трудновато, — говорил Болдырев, пока они шли по кармановским тёмным улицам, — видно, ты здорово перепугался. Ну ничего, многие люди боятся темноты. А ты парень сообразительный, только, пожалуй, трусоват. Ладно. Домой тебе ехать поздно. Пойдём в милицию, там переночуешь.

— Ничего мне не надо, — сказал Вася. — Я на станцию пойду.

— Чего ж ты? Обиделся, что ли?

— Ничего я не обиделся. До свиданья.

Он повернулся к Болдыреву спиной, свистнул Матроса и пошёл к станции.

Всё-таки Вася, конечно, обиделся. Правда, на Болдырева обижаться не приходилось. Оставалось обижаться на себя. Так, обижаясь на себя, пришёл Вася к станции.

Была ночь, и последний поезд давно уж дремал в тёплом депо.