Пять похищенных монахов. Приключения Васи Куролесова

— От волнения, — сказал Тимоха. — И что это такое! Как только у кого крадут голубей — сразу ко мне. А я и в школе был отличник, и в училище. Ну зачем мне красть?

— И в школе говоришь, отличник! А это что такое, гражданин? — И Крендель прямо в нос Тимохе сунул блестящую пуговицу.

— Да не знаю я, что это такое! — закричал Тимоха, глядя на пуговицу одним глазом.

— Не знаешь! А не у вас ли в пэтэу такие штуки на форме носят, а после оставляют на месте преступления?

— Ты что, Кренделек. Да у нас вообще никакой формы нету. Ходим, как все люди: в брюках и пальто.

— Как люди, говоришь! Проклятый вор! А отчего на тебе шапка горит?!

И тут я поглядел на Тимоху и увидел, что из-под шапки у него прямо дым валит и она вот-вот воспламенится.

— От волнения же! — сказал Тимоха. — Это — пар, понимаешь? Пар идет от волнения. А мы, как люди, ходим, Крендель, нет у нас таких пуговиц. Да ты сам подумай, ну зачем мне твои голуби? Ну как бы я стал их гонять? Ведь Моньку каждая собака знает.

— Ты давно уж к Моньке приглядываешься!

— У меня Тучерез не хуже Моньки.

— Тучерез не хуже Моньки? От Моньки у твоего Тучереза башка закружится, дуборез!

— Тучерез дуборез??? — сказал Тимоха, внезапно бледнея. — Монька твой — кило пшена!

Крендель побагровел.

— Кто кило? — закричал он. — Ну, пэтэушник! Ты у меня сейчас попляшешь!

Крендель уже подбоченился, становясь в позу, подходящую для пляски, как вдруг какой-то неизвестный человек вклинился между ним и Тимохой.

— А ну-ка спокойно! Разойдись! Сейчас милицию позову! Товарищ милиционер! Товарищ милиционер!

И Крендель отскочил, и Тимоха отодвинулся в сторону. Бледные и красные, они стояли поодаль друг от друга и тяжело дышали. Неизвестный тихонько засмеялся и пошел своей дорогой.

Мы не посмотрели ему вслед. И зря не посмотрели, потому что этот неизвестный никогда бы не позвал милиционера. Это и был Похититель.

Следы в подъезде

Тетя Паня, дядя Сюва и бабушка Волк сидели под американским кленом, играя в «козла».

— Рыба! — крикнула тетя Паня и крепко ударила костью по столу.

— Какая такая рыба? — прищурился дядя Сюва, разглядывая фигуру, выложенную на столе из косточек домино, действительно слегка похожую на черный рыбий скелет. — Какая такая рыба? Окунь или голавль?

— Эх, — вздохнула бабушка Волк, — сейчас бы селедочки баночной.

— Зря я на Тимоху налетел, — сказал Крендель.

— Еще бы, — ответил я.

— Тимоха здесь ни при чем. Тут замешан кто-то другой.

— Свой у своего красть не будет, — сказала тетя Паня. — Это кто-то чужой.

— Конечно, чужой, — сказал дядя Сюва. — Свой красть не будет. Только кто — вот вопрос.

— Как это кто! — крикнула из окна Райка. — У нас в доме все свои, кроме одного.

— Кого?

— «Кого-кого»! Того сундука в плаще из двадцать девятой квартиры. Живет один, как сыч, в двух комнатах и платит за них такие деньги, какие нам не снились.

— Раиса, — сказала бабушка Волк, — а кто ему готовит первое и второе?

— Да никто ему не готовит! Кому он нужен!

— А деньги откуда берет?

— «Откуда-откуда»! — ответила Райка. — Хитит.

— Да что это вы, — сказал дядя Сюва. — Чего навалились на человека. Он меня так за душу брал. «Березкой».

— Да тебя кто хочешь за душу возьмет.

— Ну-да! — обиделся дядя Сюва. — У меня знаешь какая душа! Не то что у тебя. У меня душа широкая.

— Постойте! — закричала тетя Паня. — Я ведь видела. Вчера он лазил на крышу и крутился возле голубятни.

— Крутился?

— Что-то вынюхивал под буфетом.

— Вынюхивал?! — сказал Крендель. — Что же он вынюхивал? А ну пойдем поглядим на этого нюхаря.

— Валяйте-валяйте, — сказала Райка. — Настала пора вывести кое-кого на чистую воду.

Крендель кивнул мне и решительно направился к третьему подъезду. Он явно торопился. Мне казалось, что нельзя так сразу в лоб браться за дело. Надо было разузнать, разведать, что к чему, но Крендель уже вошел в подъезд и сразу стал рассматривать следы.

На каменных лестничных ступеньках за долгие годы накопилось так много следов, что ступеньки просели, покривились под их тяжестью. Кроме следов, повсюду валялись улики: окурки, корки апельсина, старые трамвайные билеты.

Мы поднялись на второй этаж и остановились у двери, на которой была выведена цифра: 29. Дерматиновая обивка местами разорвалась, из дыр высовывалась пакля махорочного цвета. Рядом с дверью торчал из стены небольшой пропеллер, вокруг которого по бронзовой пластинке вилась надпись: «ПРОШУ КРУТИТЬ».

Это и был звонок в квартиру. Под ним висела бумажная табличка: «Николай Эхо. Крутить 1 раз».

— Только приехал, а уж табличку повесил, — пробурчал Крендель, хотел крутануть звонок, но отдернул руку.

Я внимательно посмотрел на звонок, а надо было смотреть не на звонок, а на пол.

На полу, у самой двери, лежало голубиное перо.

Сон жильца

Жилец из двадцать девятой квартиры в этот момент прямо в брюках лежал на кровати. Он спал, и ему снился сон, будто он идет по переулку, а навстречу — Райка Паукова.

«Рая, я хочу мороженого», — говорит ей будто бы Жилец.

А Райка отвечает:

«Уважаемый Жилец, хочите крем-бруле?»

И вот он как будто бы начинает хотеть «крем-бруле», а Райка говорит: