Пять рассерженных мужей

Он шагнул, обезумев от боли. Неловко подвернул ногу и рухнул, добавив к воплям катающихся по земле солдат свой громкий протяжный стон. Его неуправляемое тело скатилось в глубокую воронку, оставленную снарядом после давних артиллерийских манёвров, проходивших когда-то на этом полигоне. Сверкающий шлем удержался на голове, а страшный оранжевый огонь теперь не в силах был до него дотянуться. Воронка надёжно укрыла.

Он вспомнил все это. Вспомнил и открыл глаза.

— Пить — хрипло попросил он.

Ему вновь дали виноградного сока. Прохладного, невероятно вкусного.

Он робко прислушался к себе. Ломило каждую мышцу, каждую связку. В голову вонзились сотни раскалённых игл.

— Боль… — пожаловался он склонившему к нему врачу.

Врач, чуть поколебавшись, приказал ввести малую дозу морфия.

Боль отступила. Спряталась за дурманящий заслон, но далеко не ушла, притаилась в ожидании своего часа. Он чувствовал где-то рядом её и испытывал ледяной страх перед этой жуткой, нечеловеческой болью.

Над ним снова склонились люди в белых халатах.

— Вы можете говорить? — спросил один из них.

Он устало прикрыл глаза, давая понять, что ему не до разговоров. Он ждал: вот-вот вернётся боль. Вернётся и заставит снова кататься по койке и выть нечеловеческим воем. Позорно выть…

Впрочем, перед болью этой он был уже не человек, был не способен испытывать неловкость, стыд. Страх властвовал в его теле, в его голове, диктуя свои законы. Казалось, мир свернётся в маленький незначительный кокон, если убрать из него боль — так велика была она, так непереносима.

Боль!!!

Боль эту он будет помнить до конца своих дней…

Лишь через трое суток он смог утвердительно ответить на вопрос врачей. Все это время он спал и думал.

«Они подставили нас, как подопытных кроликов. Я сам принимал участие в разработке защитного шлема… Такого не должно было случиться…

А солдаты…

Им же просто выжгло мозги…

Нет сил вспоминать, как они кричали. Кажется, умру, а в ушах все равно будет стоять этот крик.

Говорили десять процентов мощности…

Так не могло быть…

Они врубили все сто…

Убийцы…

Но почему же подвёл шлем?»

Боль выползала из своих укрытий, вновь просачивалась в сжатое страхом телом, в голову…

Ему вновь и вновь вводили морфий…

Лишь через трое суток он смог утвердительно ответить на вопрос врачей. Наконец собрал в кулак всю свою волю и согласно кивнул, когда его в очередной раз спросили:

— Вы можете говорить?

Даже выдавил:

— Да…

Его попросили:

— Расскажите о своих ощущениях.

Он вспомнил страшную воронку, из жерла которой выползал оранжевый гад, и хриплым, лишённым интонаций голосом, ответил:

— Ничего не помню…

Остальные офицеры, доставленные из Забайкалья в Ленинград, слово в слово повторили его ответ.

Их исследовали военные психологи и психиатры, но не нашли никаких отклонений в психике. Их допрашивали под гипнозом, но и это ничего не дало. Как только психиатры просили загипнотизированных пациентов рассказать о своих ощущениях в тот страшный день, исследуемые начинали жутко выть от боли. Выть и кататься по полу.

Вскоре все восемь офицеров выздоровели.

Внешне они ничем не отличались от других людей. Ничем, кроме того, что в них поселилась неведомая боль, и они наотрез оказывались заглядывать в прошлое.

Несмотря на то, что все эти люди казались очевидно здоровыми, врачебная комиссия признала их ограниченно годными к военной службе и рекомендовала командованию уволить офицеров в запас.

Глава 20

Немая сцена длилась долго, я даже заскучала. Наконец Архангельский очнулся и проревел:

— Где коты?!

Даня горестно закатил глаза, Тася втянул голову в плечи, Пупс безразлично уставился в пол, Женька не скрывал своего торжества.

— Сразу же вам сказал, что ничего не выйдет из этой затеи, — радостно заржал он.

— Что ты ржёшь? — гаркнул Архангельский. — Будку на край света зачем я гнал? Мы летим, как стая напильников, а ты ржёшь!

Евгений стал серьёзен, с этой серьёзностью он на Ваню и накинулся:

— Будку он гнал! Бизнес разворачивать собирается! «Капусту» уже считает! Ты хоть мозгой своей шевельни! Нашёл кому верить! Даня до добра не доведёт!

— Чего это я не доведу? — возмутился Даня. — Ты хоть знаешь, сколько мы с Тамаркой за нашего кота отвалили?

— Таких дураков немного, — отрезал Евгений и с жаром воскликнул: — Кому сказать, не поверят: продавать за кордон котов! Да кому там нужны эти обосрыши? Разве что в качестве зоологической диверсии.

— Это очень хороший бизнес, — упрямо мямлил Даня. — За границей самый шелудивый кот бешеных бабок стоит, а у нас этого добра навалом.

— Да где же? — возмутился Архангельский. — Где навалом? Ни одного не вижу. Даже проверить не могу хорош ли бизнес, дайте продать хоть половину кота. Сколько бабок уже потратили?

— Шестьсот долларов, — отчитался Пупс. — И ещё деньги, что ты отдал за будку. Итого: шестьсот тридцать долларов.

— Моих, — проныл Даня.

— Тамаркиных, — напомнил Евгений. — Кинется баба искать и тебя пришибёт твоим же любимым котом. Он килограммов пятнадцать уже весит.

Архангельский неожиданно на моего Женьку вызверился.