Пять столетий тайной войны

Было бы ошибкой поэтому относить вопрос о Людовике XVII к числу незначительных «мелочей», не заслуживающих внимания серьезной историографии. Более того, обращение к этому вопросу и поныне порой выдается за попытку консервативных ученых подменить пустяками изучение действительно важных вопросов классовой борьбы, социальной и политической истории революции и даже реакционной пропагандой. Но это явная ошибка. Бывает, что определенный — сам по себе и не очень важный — вопрос оказывается в фокусе противоборства. Борьба по этому вопросу опосредует столкновения по другим, иногда узловым политическим проблемам. Между прочим, это отлично понимали и современники, и революционное правительство, и роялистский лагерь. «Хотя нельзя согласиться с мнением некоторых историков, что судьба дофина была почти единственным предметом озабоченности всех партии, которые хотели превратить его либо в заложника, либо в знамя, — пишет М. Гарсон, — несомненно, что втихомолку шло много разговоров о нем, особенно среди роялистов». Вопрос не сводится, конечно, к выяснению судьбы «узника Тампля», попавшего в самый центр социального катаклизма. Слезы, которые почти два века проливали над его судьбой реакционные историки, были настоены на ненависти к революции, и их запасы жалости и сострадания распространялись лишь на особ королевской крови.

Речь идет об оценке политической линии ряда крупных деятелей революционного времени. Более того — о выявлении тех тайных намерений, которые в этой обширной литературе приписываются руководителям революционных группировок и которые, будь они истинны, радикально изменили бы наше представление об этих деятелях, об их подлинных убеждениях и политической программе.

Ответ на эти вопросы предполагает и выяснение масштабов активности иностранных разведок и роялистского подполья, иными словами — ознакомление с еще не прочтенными страницами истории тайной войны революционных лет.

Один из новейших исследователей вопроса о судьбе Людовика XVII, Андре Луиго, писал: «Тысячи томов написано об этом деле, и все же не удалось пролить свет на причины того, почему противниками теории бегства дофина не были представлены абсолютные доказательства смерти[24], а сторонники этой теории не смогли убедительно доказать, что он был увезен из Тампля». «Проблема Людовика XVII, — писал в 1982 г. историк вандейских войн Шьяп, — это бездонная тайна. Наиболее экстравагантные ее решения часто имеют успех у публики в ущерб разъяснениям более рациональным, но разочаровывающим, так как они лишены красочности».

Интерес к «тайне Тампля» подпитывался разными источниками. Первоначально он был продиктован явными политическими интересами. Во время Реставрации, когда речь заходила о судьбе дофина, сразу же вставал вопрос о «законности» занятия престола Людовиком XVIII, а потом Карлом X. После революции 1830 г., свергнувшей с трона старшую ветвь Бурбонов, также обсуждалась «законность» притязаний на престол официального претендента легитимистов графа Шамбора («Генриха V»). А ведь тот окончательно отказался от своих притязаний лишь в 70-х годах XIX в., да и потом вопрос о монархической Реставрации отнюдь еще не отпал окончательно. И в XIX, и даже в XX в. «загадка дофина» использовалась для монархической пропаганды и особенно для нападок на французскую революцию, на якобинизм. Эти мотивы преобладают до сих пор в огромной литературе, насчитывающей уже сотни и сотни сочинений о «Людовике XVII» (включая и романы, иногда тоже замаскированные под научные исследования). Конечно, сказалась и страсть к создающему сенсацию, внешне эффектному отгадыванию вековых «загадок истории». В какой-то степени правильно считать эти работы примером увлечения малозначительными сюжетами и ухода от подлинно важных исторических проблем. Но только в определенной степени, так как здесь речь идет о сюжете, в котором нашли отражение важные перипетии политической борьбы и тайной войны. В последнее время в истории изучения «тайны Тампля» сделан новый виток. Пробивает дорогу тенденция искать в «загадке Тампля» ответы на важные вопросы политической истории революции, особенно в период якобинской диктатуры.