Пять тысяч слов

Волосяная кисточка, смоченная тушью, в последний раз замерла над бумагой. Редкие капли шуршали в листве Сада порхающих лепестков, вставала ночь над беседкой, дрожали звезды в водах озера Спящих лилий. Перечитав написанное, тайшигун еще некоторое время размышлял, затем решительно отложил кисть в сторону. Он не спеша закрыл тушечницу и убрал все письменные принадлежности в нишу стола. Теперь перед ним осталась лишь чаша с питьем. В этот момент где-то в зарослях сада громко вскрикнула ночная птица. Может быть, ее потревожили слуги государя? Придворный историограф твердой рукой поднес чашу ко рту. Питье было горьким, но давало освобождение. При последних глотках тайшигун уже не чувствовал своего тела. Зато зрение и слух его странно обострились, и, отнимая чашу от лица, он удивился тому, что в саду стало как будто светлее, словно взошла луна. Потом где-то далеко и одновременно близко, может быть, в покоях Восточного дворца, раздались звуки цитры и знакомый нежный голос печально пропел:

Что за местность такая, страна Хаоли?
Там сбираются души умерших с земли.
Для чего, дух Гуйбо, их торопишь?
Ведь при жизни они отдохнуть не могли.[2]

В голосе этом было столько сострадания и чистой полудетской доброты, что усталая душа тайшигуна в последнем мучительном усилии напряглась, рванулась к нему и неожиданно легко покинула пределы недвижного тела. Чаша со стуком выпала из холодеющих пальцев Цяня и покатилась по циновке. Тело наклонилось и начало падать набок, а душа, медленно и неуверенно воспаряя над перильцами беседки, уже внимала дальним зовам могучих загадочных сил, которые должны были встретить ее. Влекомая этими зовами, душа поднималась выше и выше, оставляя внизу все земное: Сад порхающих лепестков, Беседку белого журавля, озеро Спящих лилий, в глубине которого теперь ясно был виден дух вод — святой дракон с драгоценной жемчужиной во рту; она оставляла златоверхий дворец несравненной А-цзяо, квартал Аньсин, примыкавший к Запретному городу — резиденции императора; она оставляла Чанъань — блистательную столицу Поднебесной и, убыстряя свой полет, все дальше влеклась на север, туда, где неохватным куском тьмы простиралась владычица вечного холода — черная черепаха Сюань-у. Внизу, уже неразличимые во мраке, потонули ритуальное поле императора величиной в тысячу му, развалины гигантского дворца Эпангун, построенного некогда по приказу жестокого Цинь Ши-хуана, и царская усыпальница на горе Лишань. В полной тьме душа миновала северную область Гуйчжоу, приблизилась к горе Чжолу, и здесь полет ее замедлился. Что-то не отпускало, притягивало душу в покидаемом ею мире. Словно в задумчивости душа приостановилась, трепеща, повернула на восток и, подобно птице, летящей к гнезду, устремилась совсем в другую сторону, в Шаньдун. Там, на священной горе Тайшань, в одной из укромных пещер восточного пика, именуемого Дайцзун, была спрятана рукопись книги, над которой многие годы трудился придворный историограф...

Дух Гуйбо, восседавший над черной черепахой, нахмурился: ему непонятно было, почему душа уклоняется от предначертанного пути. Огромной каплей мрака, еще более темной, чем ночь, дух Гуйбо низринулся с горних высот на землю. В одно мгновение он настиг заблудшую душу, подхватил ее, вобрал в себя и бесповоротно повлек на север, в последнюю обитель всех смертных — в холодную и вечную страну Хаоли.

А на земле, между тем, все так же властвовала ночь, и в Чанъани, в императорском саду, было по-прежнему темно и тихо. Лишь при смене стражи у стен Запретного города коротко стучал барабан, да в одной из комнат Восточного дворца порой раздавались сдавленные рыдания. Это плакала Дэ фэй, вспоминая обо всем, что поведал ей в последние свои дни мудрый тайшигун.

ОТ АВТОРА

Сыма Цянь — реальное историческое лицо. Он жил приблизительно в 145—86 гг. до н.э. и был придворным историографом (тайшигуном) императора У-ди, одного из ярких представителей династии Хань. «Книга придворного историографа» («Тайшигун шу»), написанная Сыма Цянем, является первым систематическим трудом по истории Китая. Она издается в СССР под названием: «Сыма Цянь. Исторические записки» (М.: Наука, 1972—1983. — Т. 1—3). Сыма Цянь был также первым мыслителем Востока, обосновавшим теорию исторического круговорота.

В повести все события, связанные с Цянем, персонажи, окружающие его и упоминаемые им, цитаты из древних текстов являются подлинными. Вымышлен только образ Дэ фэй. Кроме того, автор позволил себе домыслить обстоятельства смерти историка, о которых науке ничего не известно, а также придумать в духе китайской традиции некоторые притчи и мифы.