Пять Земель. Возвращение дракона

Единственным источником света служила настольная лампа. Склонившись, словно согнутый в дугу фонарный столб, она ярко освещала лежавшие на столе листы, едва тронутые краской. Законченным же рисункам, висевшим на стенах, достались лишь его остатки, но все же, несмотря на тусклое освещение, видно их было хорошо.

Отцовский кабинет был комнатой волшебства и воспоминаний, в которой раньше она бывала гораздо чаще, чем в последние года. Папа часто впускал ее сюда и разрешал рассматривать свои работы, или же брал некоторые из них с собой и рассказывал дочери сказки. Все до одной были волшебными. Но потом, когда ей исполнилось семь, он прекратил ей их рассказывать, не объяснив причин. Может он боялся, что выросшая дочь будет в неверии смеяться над его вступлением перед началом каждой истории. «Все, что я расскажу тебе, чистая правда…».

Затаив дыхание, Ивета рассматривала отцовские работы. По ее мнению, он был настоящим гением – все его картины были превосходными. Среди них были изображения природы и чудных растений, как например цветок с кроваво-красными светившимися лепестками, рисунки необычных существ, маршировавших или прибывавших на стоянке армий, битв, и портреты. Два из них особенно нравились Ивете.

На первом был изображен мужчина в преклонном возрасте. Он сидел на деревянном стуле с высокой спинкой в окружении деревьев и был одет в длинный грубый балахон черного цвета со множеством складок, а на голову его была нахлобучена странная шляпа причудливой формы, какой девочка не видела нигде кроме как на том рисунке. Она была конусообразной, только с отсеченной верхней частью, а бока ее походили на те, какими обладали ковбойские головные уборы, но только эти края словно таяли и опускались вниз двумя треугольниками и едва не касались вершинами плеч.

Приняв расслабленную позу, незнакомец, чуть прищурив глаза и углубив рядом с ними морщины, смеялся. Левая рука его лежала на коленях поверх длинной и смольной, чуть украшенной сединой бороды, концы которой были сплетены в косички, болтавшиеся в двух ладонях от пола. Правой же рукой мужчина придерживал странное устройство. Оно было длинным и расширялось к противоположному концу от того, что держал незнакомец неподалеку от губ. Широкий конец деревянной вещи, украшенной затейливой резьбой, упирался в пол, и в нем располагалось круглое отверстие, из которого завитками клубился дым.

Вторым ее любимым рисунком был портрет молодой девушки. Прекрасной и молодой, словно цветок, только распустившийся среди зеленой травы под лучами утреннего солнца. Ивету несказанно удивляло, как можно изобразить кого-то так, чтобы даже рисунок заставлял ее затаить дыхание. Девушка эта, на вид старше четырнадцатилетней Иветы года на четыре, стояла рядом с фонтаном. На нее было надето удивительное белоснежное платье, подходившее под цвет светлых, рассыпанных по плечам волос и словно сотканное из воды, а на голове у нее красовалась изящная диадема, усыпанная поблескивавшими в свете камнями. Положив руку на борт белокаменного фонтана, девушка, легонько улыбаясь и сверкая влюбленными прозрачно-голубыми глазами, стояла под ночным небом на фоне двух интересных деревьев. Они изгибались и сплетались кронами друг с другом, превращаясь во что-то похожее на арку, а с широко раскинутых ветвей сережками свисали удивительные плоды. Они были прозрачными, будто стекло, и принимали форму капель, а посреди них, словно маленькие ядрышки, сверкали точки, похожие на звездочки.

Любуясь этой красавицей, Ивета на некоторое время позабыла все на свете – она буквально чувствовала ту необыкновенную силу, что исходила от той, изображенной рукой отца особы. Позже она, лежа в кровати и отходя ко сну, задумается над тем, чтобы попробовать уговорить отца отправить его работы куда-нибудь на рассмотрение, но потом передумает, уверившись в том, что он никогда не согласится. Если папа не показывал их дочери, то о демонстрации работ сторонним лицам можно было даже не заикаться.

Так бы она и стояла, зачарованная красотой принцессы Самэльнил (ее имя это то немногое, что помнила Ивета из сказок Артура), и точно была бы поймана отцом, если бы ее не отвлек Принц. Громко замяукав, он просунул голову дверной проем.

– Да, да, знаю, прости, – опомнившись, сказала Ивета. – Не удержалась.

Она не стала тратить время на раздумья о том, пытается ли кот предупредить ее о приближении отца, или наоборот хочет, чтобы папа ее застукал, девочка еще раз окинула взглядом комнату. Просмотрев некоторые рисунки, из которых самым странным и непонятным ей показалось изображение серебряной подковы, испещренной вытравленными на ней символами, Ивета быстро покинула кабинет, закрыла дверь настолько, насколько закрыл ее отец, и направилась к себе.

Войдя внутрь и пустив Принца, девочка поставила стакан на прикроватную тумбочку и включила лампу. Быстро переодевшись в ночную пижаму, она услышала шаги отца в коридоре в тот момент, когда сдернула одеяло и с книгой в руках укладывалась постель.