Пятая авеню, дом один

Фотограф и визажистка захохотали, и вскоре к ним присоединился весь павильон. Джеймс побагровел. Он вновь стал восьмилетним мальчиком, игравшим в команде Маленькой бейсбольной лиги и третий раз подряд пропустившим мяч между ног.

— Не расстраивайся, парень, — сказал тренер, когда Джеймса под оглушительный хохот зрителей удалили с поля. — Весь фокус в самовнушении. Ты должен представить себя победителем, и тогда ты сможешь им стать.

Остаток игры Джеймс просидел на скамье со слезящимися глазами и мокрым носом (у него был аллергический ринит), пытаясь представить, как от его удара засчитанный мяч улетает за пределы поля, однако видел одну и ту же картину — мяч предательски катится между расставленных ног и отец спрашивает: «Как прошло, сынок?» — а он отвечает: «Так себе». — «Что, опять?» — огорчается отец. «Да, пап, опять все плохо». Уже в восемь лет Джимми Гуч понимал, что ему суждено до конца жизни остаться человеком, который не годится для игры в команде.

Джеймс поднял глаза. Фотограф прятался за своей камерой. Послышался щелчок.

— Очень хорошо, Джеймс, — похвалил маэстро. — Вы сидели такой печальный, задушевный…

Гуч немного воспрянул духом. У него появилась слабая надежда достойно выглядеть в амплуа маститого писателя.

Вечером Шиффер снова поднялась к Филиппу, надеясь застать его дома. Потерпев неудачу, она постучалась к Инид.

— Филипп? — послышался изза двери голос старой леди.

— Это Шиффер Даймонд.

— А ято гадала, придешь ли ты меня повидать, — сказала Инид, открывая дверь.

— Както неловко без предлога.

— Наверное, ты решила, что я уже умерла.

Шиффер улыбнулась:

— Ну, Филипп мне бы сказал.

— Ты его видела?

— В лифте.

— Безобразие. Вы даже не сходили поужинать?

— Нет.

— Это все та чертова девчонка, — нахмурилась Инид. — Я знала, что это произойдет. Филипп нанял в референтки какуюто сопливую идиотку и тут же начал с ней спать.

— Аа… — машинально кивнула оторопевшая Шиффер. Значит, Билли был прав. Она пожала плечами, пытаясь не выдать охватившего ее разочарования: — Ну, его уже не переделать.

— Я всетаки не теряю надежды, — заметила Инид. — Может, ему на голову упадет чтонибудь тяжелое.

— Вряд ли, — сказала Шиффер. — Видимо, референтка сочла его неотразимым. В этом разница между девушками и женщинами: на девушек мужские чары действуют, на женщин уже нет.

— Ты тоже когдато была увлечена Филиппом, — напомнила Инид.

— Я до сих пор им увлечена, — сказала Шиффер, не желая задеть чувства старухи. — Просто немного иначе. — Она быстро сменила тему: — Я слышала, в квартире миссис Хотон новые жильцы.

— Да. Не могу сказать, что я очень рада такому повороту. Это дело рук проныры Билли Личфилда.

— Но Билли такой приятный человек…

— Это он нашел сладкую парочку и свел их с Минди Гуч. Я хотела купить нижний этаж для Филиппа, но Минди и слышать не пожелала, зато собрала внеочередное заседание комитета, чтобы пропихнуть своих протеже. Ей больше по сердцу чужие в доме. Я встретила ее в холле и говорю: «Минди, я знаю, чего вы добиваетесь, назначая заседание», — а она мне, будто не слыша: «Инид, вы в прошлом году три раза задерживали квартплату». У нее зуб на Филиппа, — продолжала Инид. — Потому что Окленд — это имя, а ее муж — неудачник…

— Значит, ничто не изменилось?

— Нисколько, — отозвалась Инид. — В этомто и вся прелесть. Зато ты изменилась. С возвращением, дорогая.

Через несколько дней Минди сидела в своем домашнем кабинете, просматривая бумаги супругов Райс. Один из плюсов должности председателя домового комитета — доступ к финансовой истории всех жильцов, вселившихся за последние десять лет. По правилам полагалось оплатить пятьдесят процентов наличными, причем у кандидата должно было остаться минимум столько же на текущем и пенсионном счетах, в акциях и прочих активах, то есть полагалось изначально иметь всю сумму целиком. Когда сюда переезжали Минди и Джеймс, правила были другими: требовалось оплатить лишь двадцать пять процентов запрашиваемой цены и документально подтвердить наличие ликвидных активов для коммунальных платежей на пять лет вперед. Минди организовала референдум и настояла на изменениях, с пеной у рта доказывая, что дом по швам трещит от тунеядцев — «тяжелое наследие» восьмидесятых, когда в доме жили исполнители рокнролла, актеры, модели, кутюрье и всякие там приятели Энди Уорхола. Дом номер один был главной тусовкой в городе. Во время первого года пребывания Минди во главе комитета двое из старых жильцов разорились, третий умер от передозировки героина, а четвертая покончила с собой, когда заснул ее пятилетний сын. Бывшая модель, она считалась подружкой знаменитого ударника рокгруппы, который женился на другой и переехал в Коннектикут, бросив ее с ребенком в двухкомнатной квартире, за которую ей нечем было платить. По словам Роберто, она наглоталась снотворного и надела на голову целлофановый пакет.