Пятая колонна

…В районе Медведково на Чермянской улице юрист Дмитрий Виноградов расстрелял из ружья шесть человек. За несколько часов до этого он опубликовал в интернете свой «Манифест ненависти». Ему тридцать. Значит, с десяти лет он читал и слушал вышеназванных учителей. Они вместе с властями внушали ему презрение и ненависть к родной стране. Усвоив этот урок, Виноградов пошел дальше: «Я ненавижу человеческое общество». Учителя внушали: ты живешь среди мерзавцев и олухов, среди ничтожеств и подонков. И юрист сделал вывод: «Мне противно быть частью этого общества». Оракулы вещали: 75 лет советской жизни — черная дыра, жизнь была несуразна, пуста, бесцельна. Он усвоил, обобщил и это: «Я ненавижу бессмысленность человеческой жизни!». Телепифии, особенно нагло и цинично известный Альфред Кох, возвещали: Россия — это лишняя в мире страна, она никому не нужна и всем только мешает! И что остается человеку и народу, прожившим и живущим такой никчемной, всем мешающей жизнью? Только одно: самоуничтожение, исчезновение. Виноградов усвоил, подхватил и это: «Я ненавижу саму эту жизнь! Я вижу только один способ ее оправдать — уничтожить как можно больше человеческого компоста». И уничтожил, сколько мог…

Достоевский, конечно, не мог предвидеть изобретение такого оружия массового поражения, как телевидение. Но он сказался провидцем, когда назвал будущими убийцами России именно их — Радзинского, Сванидзе, Млечина… Первый из них уже и в самом прямом смысле по дороге на дачу убил своим мерседесом молодую русскую девушку Надю Полякову

Тоже в трудную пору, но все-таки не в столь жуткую, как ныне, Максим Горький взывал: «Необходима проповедь бодрости, необходимо духовое здоровье, деяние, а не самосозерцание, необходим возврат к демократии, к народу, к общественности и к науке. Довольно уже самооплевываний, заменяющих у нас самокритику, довольно взаимных заушений, бестолкового анархизма и всяких судорог.

И Достоевский велик, и Толстой гениален (и Гроссман, добавим, неподражаем. — В. б.), и все вы, господа (Володарский, Урсуляк, Маковецкий), если вам угодно, талантливы, умны, но Русь и народ ее — значительнее, дороже Толстого, Достоевского и даже Пушкина, не говоря о всех нас».

ЗАКУСЫВАТЬ НАДО

Я не стал бы об этом писать, если бы в данном сюжете не принимали участие столь известные литературные фигуры и не оглашались бы просторы родины столь невероятными литературными и иными новостями, и притом с самых высоких лобных мест.

Андрею Битову, «одному из последних классиков советской литературы», как утверждает «АиФ», творчество которого, по данным «Литературной газеты», сегодня наряду с творчеством суперклассика Солженицына изучают в школах и университетах, лауреату многочисленных российских и «более десятка» (АиФ) зарубежных премий, двадцать с лишним лет возглавляющему ПЕН-клуб, «живой легенде и ярчайшему представителю» — Битову исполнилось 75 лет. «Литгазета» почтила юбиляра достойными публикациями, самая содержательная из которых — беседа с сотрудником литературного отдела газеты Игорем Паниным.

Минуточку! А вы знаете, что такое ПЕН-клуб и зачем он нужен, если есть Союз писателей? Может быть, думаете, что это клуб почитателей милой птички пеночки и ее щебетания? Не совсем так. Этот клуб нужен для того, чтобы кучку «чистых» отделить от массы «нечистых», т. е. своих от чужих, и только для своих и снимать пенки везде, где только можно. Вот и получил, например, этот пеночный клуб от Лужкова роскошный дом, и обрели там уютные трех-, четырехкомнатные гнездышки сам президент Битов, Ахмадулина, Приставкин и другие чистые-пречистые.

Но беседа в «Литгазете» озаглавлена сурово и справедливо — «Мы взяли все худшее и потеряли все лучшее».

В ходе беседы писатель уточнил: «Мы взяли все худшее от Запада и потеряли все лучшее, что было при советской власти». Увы, это так. Но фотография рядом — автор не просто юбилейно-вежливо улыбается, а хохочет так, что, как говорится, рот до ушей, хоть завязочки пришей. Будто бы только что получил пенквартиру. Странно…

Тем более что ведь и сам он персонально потерял много именно лучшего: дачу, построенную в Советское время, кто-то «от зависти или ненависти» спалил; эту самую пенклубовскую квартиру вынужден был продать, чтобы на это жить, ибо «писательство никаких денег не приносит», и, где живая легенда сейчас обретается, неизвестно. Неужели стал бомжом, бродягой, вечным Жидом?.. Рассказывая об этом, казалось бы, плакать впору, а он хохочет. Конечно, классик без «кричащих противоречий», как сказал Ленин о Толстом, это не классик, но все-таки хотелось бы хоть что-то уразуметь. Неужели ничего не дало четырехтомное собрание сочинений? Впрочем, чего я спрашиваю, когда у самого вышло в этом году четыре книги, гонорар за которые составил 15 тысяч плюс натуральная оплата экземплярами. А что? Выдают же на заводе сантехникам зарплату писсуарами.