«Ты не поверишь, как хорошо читать твои письма. Какие они хорошие, проникнуты искренностью, любовью, заботой и вообще всеми лучшими, какие есть еще, качества и чувства. Разреши их все считать искренними и от чистого твоего сердца, не так ли? Ты видишь, что я даже пустился в лирику. Настолько я обрадовался и переживаю сейчас лучшее настроение. Конечно, еще бы лучше, сама понимаешь, скорее увидеть тебя и бесконечно целовать и смотреть в твои чудные (не чудные) глазки. Поверь, что я уже начинаю скучать сильнее прежнего, особенно сегодня после твоих писем. (….)
Милый Алик! Ты очень скромна, а я недогадлив. Вот сегодня я получил жалованье. Прошу тебя, напиши, сколько тебе нужно денег, – вышлю немедленно. А если я тебе не высылал до сего времени, то считал, что и у вас там купить особенно нечего. У меня ведь все же на них можно купить хорошие вещи».
26.4.1942 г.
«И особенно беспокоит потому, что эта связь перервалась как раз в такое время, когда мне особенно хотелось бы не только знать все о тебе, а и узнать о нашем дорогом – сыне (или дочери), – чего я сейчас сказать не могу. Как хотелось бы все это узнать быстрее. Так хочется узнать – как все ли благополучно обошлось и особенно как твое дорогое для меня и нашего ребенка, здоровье, а заодно, и как здоровье и какой у нас с тобой получился ребенок? Все это естественно, меня сильно волнует».
10.5.1942 г.
«Я волнуюсь. Кто у тебя? Сын? Дочь! Не мучь, скорее пиши. Люблю тебя по-прежнему сильно и больше всех на свете. Думается мне, никто так тебя еще никогда не любил. И очень горько читать упреки именно от тебя, моя дорогая».
17.5.1942 г.