Пятая печать

Жека с тревогой и грустью вглядывался в лица пассажиров, отыскивая одно, знакомое лицо. С дочерью он не виделся больше десяти лет. Все это время Жека ни разу не разговаривал с ней по телефону и даже не писал, хотя время от времени и заглядывал в ее профиль в социальной сети. И вроде бы причина не общаться с ней столько лет и не участвовать в ее судьбе была вполне серьезная: когда Агате исполнилось семь (они с Иркой к тому времени уже всерьез пребывали в состоянии затянувшегося по времени и накалу страстей развода и с полгода уже как жили по раздельности), Жека собрался с духом и созвонился со своей бывшей, сообщив, что, несмотря на развод, с ребенком, как и положено по закону и по совести, намерен регулярно видеться, а также намерен явиться к ней на ближайший день рождения, чтобы поздравить и подарить подарок. Как-никак, все-таки родной отец! Ирка тогда (о, чудо!) безо всяких там истерик и яда в голосе, вполне дружелюбно и совершенно спокойно ответила, что вовсе даже не возражает против того, чтобы Жека повидался с дочерью и, конечно же, пришел бы к ней на день рождения, после чего определила точное время празднества — шесть часов вечера. Сообщила также, что на день рождения придут другие родственники и тоже будут дарить подарки. В общем, повела себя на редкость здравомысляще. И Жека пришел. С замиранием сердца долго и упорно с цветами для бывшей (как-никак, все-таки она мать его ребенка) и перевязанной красной лентой коробкой с куклой для дочери стоял у двери квартиры, в которой до сих пор еще оставались некоторые его вещи, совершенно безрезультатно давил на кнопку звонка и никак не мог понять причину, почему ему не открывают: неужели за радостью веселья не слышат дверной трели? — после чего в непонимании и растерянности достал телефон и набрал номер бывшей. И еще больше был сконфужен, когда узнал, что телефон ее отключен и абонент в этой связи абсолютно недоступен. И, буквально тут же испытав прилив бешеной ярости, он врезал со всей силы кулаком по двери, потому что и на этот раз без фирменной подлости бывшей супруги не обошлось. И ведь как все хладнокровно спланировала и подстроила, стерва! Это потом уже через третьих лиц он узнал, что празднование дня рождения Агаты изначально было определено в заранее заказанной ресторации. И в разговоре, конечно же, бывшая умолчала об этом совершенно умышленно. И Жека, конечно же, понимал, что высказывать стерве какие-либо замечания по этому поводу, упрекать в нечестности, а также призывать к совести теперь совершенно бессмысленно, потому что за всем за этим сразу же последуют самые что ни на есть горестные слезы и тихая, но вполне сильная по накалу страстей истерика, и в конце концов Жека в очередной раз еще и виноват останется и будет просить прощения за то, что он такой самый настоящий дурак. Ведь это же ясно, что Ирка в любой ситуации обязательно вывернет все в свою пользу, обвинит в оскорбительной предвзятости, после чего непременно прояснится, что забыла она сообщить место празднования дня рождения дочери только лишь потому, что закрутилась из-за огромного количества дел и забот, и, вообще, шутка ли — одной без мужа заниматься воспитанием ребенка и подготовкой праздника, в частности… А телефон? А телефон никто и не выключал, и совершенно напрасно он так плохо о ней думает, и это просто-напросто батарейка села, а зарядки, конечно же, с собой не было, да и вообще ей в тот момент было не до зарядки и звонков бывшему.

В общем, очередная вата!

И понимая все это, Жека, конечно же, всерьез психанул, оставил подарок и цветы под дверью, ушел и больше уже никогда туда не возвращался. Он даже из города того немного погодя уехал в столицу насовсем, чтобы… А черт его знает, зачем! Уехал и все! Чтобы больше не испытывать обиду, злость, а также другие негативные эмоции, и заниматься только музыкой — уж она-то никогда не наделает никаких подлостей, хотя в сущности своей тоже баба еще та!

Ирка тоже никогда больше ему не звонила и даже, вся такая гордая и независимая, на алименты подавать не стала, потому что сама, как говорится, без всякой посторонней помощи ребенка на ноги поднимет, образование даст и воспитает.

Жека много раз уверял себя, что возмездие за всю эту бабскую подлость еще непременно коснется Ирки, потому что когда-нибудь, хоть через двадцать, хоть через тридцать лет ему все равно доведется встретиться с дочерью и объяснится по этому поводу, и уж тогда-то он откроет ей всю правду.

— Агата?! — немного дрогнувшим голосом удивленно спросил Жека подошедшую к нему девушку с серьгой в носу и густо подведенными черным карандашом глазами.

— Папа?! — совершенно спокойно и как-то даже наивно просто спросила Агата. И не было в ее голосе каких-либо Иркиных фирменных интонаций, упреков или потаенной обиды, а только самое простое удивление и радость от встречи.

— С приездом! — сказал Жека, снял очки, обнял дочь и понял, что на самом деле не нужно ни ему лично, ни его дочери никаких объяснений, потому что все это в далеком прошлом и вообще совершенно не важно, да и глупо, в конце концов.