Пятая печать. Том 2

Странные создания люди. И мы тоже. Сгалились над Шмукой, сердились на него. И всегда Шмука был виноват, потому что сдачи дать не мог. А когда поняли, что не будет с нами Шмуки и не увидит он синее море, всем грустно стало. Но уговаривать Шмуку дело бесплатное: с понятием мы, что для Шмуки сеструха важнее! Должен Шмука ее найти! И отсчитывает Голубь из общака шмукину долю. И вдруг достает Штык из заначки свою персональную хабару и Шмуке протягивает:

– Держи, Шмука! Это гальё мне ни к чему! На корову я не коплю, а на «козла»– у Кашчея выиграю!

– Брэшэшь, шшо ты у мянэ ишшо тшо-то выыграш! – отвечает Кашчей и… тоже отдает Шмуке свою долю!

Тут каждый спохватывается и свой хабар Шмуке в карманы сует. У Шмуки – слезки на колески – вот-вот разрюмится!

– Ол-ол! Бери-бери – ярар! Нам татарам все равно! А тебе денга – не хурда-мурда! Ярар?! – темпераментно уговаривает Мыло.

– Дают – бери, а взял – беги! – выдаю я мудрую русскую пословицу. И добавляю практический совет: – Грони ты по уму заныкай, чтобы какая-нибудь падла тебя не вытряхнула до донышка! Шуры-муры заделай в корочках.

Пока Шмука начит грони, Голубь наставляет его по-отечески:

– Секи, Шмука: без кодлы ты сыроежка. Не крути хвостом, не ныряй в ширму даже при дармовой покупочке. Тут сармака тебе хватит. Вместе с сеструхой к бабке притаранишь бабки, – каламбуркает Голубь. – Да не реви ты!.. жалобно. Земля круглая… где-нибудь сполземся…

Шмука что-то сказать пытается, но голос у него осекается. Тогда он молча с каждым обнимается, используя нас как промокашки для намокшей от слез мордашки. А потом по тропинке бежит он на бан, торопясь на рязанский майдан. Бежит, спотыкаясь, на все в пути натыкаясь, так как в Шмукиных глазах все расплылося от слез… Улетают со Шмукой воробушки. Весело прилетают воробушки и улетают весело. И тепло на душе от того, что вот были они и так радостно улетели, и эта радость – на всю жизнь! У каждого в душе теплая проталинка протаяла. А на ней – росток светлой надежды на то, что найдет Шмука сестренку и маленький светлячок счастья зажжется на угрюмой советской земле. Хотя и не принято среди нас говорить об этом вслух, но мечтает каждый о том, что и он встретится в этом жестоком мире с самыми любимыми людьми – своими родителями, которых отняла у нас ненавистная страна – будь она проклята! – в которой мы имели несчастье родиться.

* * *

Еще не знает никто из нас о том, что «десять лет без права переписки» означает, что родители наши расстреляны, не знает никто о том, что для еврейских девочек есть у НКВД специальные детдома, откуда они исчезают бесследно…

И бесполезно искать эти места для отдыха высокопоставленных садистов. А далеко на севере остались страшные улики: тюки с девчоночьей одеждой в пустых бараках вблизи заброшенных шахт. Сюда привозили «отработанных» девочек садисты-педофилы. И будут долго думать люди: почему в непроглядной тьме глубоких шахт сидят тысячи детских скелетиков без одежды и остатков еды?

А оставшиеся на земле нелюди промолчат о том, что была когда-то страшная, бесчеловечная страна СССР, где властвовали бездушные биороботы «плевелы», уничтожавшие людей духовных и их детей. И будут жить люди, не верящие в то, что в этой огромной стране жил народ – подлые трусливые рабы, обожавшие Сталина и его кровавое зверье – НКВД.

Но когда же верить в счастье, когда надеяться на будущее, как не в тринадцать лет, когда впереди бесконечно огромная жизнь?! И верим мы и надеемся на то, что выживем в этом советском гадючнике и отольются наши слезки советскому народу – народу, создавшему власть угрюмых, злобных зверюг!

Верим и надеемся на то, что отомстим мы. Получит этот народ, страшное, но заслуженное возмездие! Верим и надеемся, потому что

Верить и надеяться – вот, главная привилегия молодости… – сказал граф Монте-Кристо.

Конец репортажа 15

Репортаж 16 Кобылка

А мы без дома, без гроша.

Ша!

Шатья беспризорная.

Эх, судьба моя судьба!

Эх, ма!

Ты, как кошка черная.

Народная песня

Прошло две шестидневки.

Время – август 1940 г.

Возраст – 13 лет.

Место – Северный Кавказ.

Меж морями Каспийским и Черным в жгучем сиянии августовского солнца утопает маленькая станция. Ослепительно беленькие домики кокетливо выглядывают голубыми окошечками из пышной зелени садов. Изящные свечи пирамидальных тополей нацелены в небо, как космические ракеты. А перрон и пристанционный базарчик захлестывает суета шумной, азартной торговли.