Пятая печать

Он свернул скатерти и отнес их обратно в заведение. Потом возвратился, опустил на окнах жалюзи, опустил жалюзи и на двери, но так, чтобы под ними можно было пролезть. Потом закрыл их изнутри на замок, затворил дверь и тоже запер.

«Мелкий жулик, дурак…»

Он ощупью пробрался меж столов до самой стойки, потом нащупал дверь в свою квартиру.

«Так оно и правильно! Быть коллегой Белой и никем больше! Коллега Бела во всем сама любезность!.. Приятно слышать, когда про тебя так говорят! Когда хотя бы не сколько человек уважают тебя за то, что им хорошо в твоей компании! И тот, кто заявляет, будто в жизни можно достичь большего, тот либо полоумный, либо враль! Или негодяй…»

Он миновал маленькое складское помещеньице, расположенное сразу за кабачком. Собственно, это была прихожая с выходом во двор, но ей не пользовались, ходили прямо через кабачок. Пройдя между бочек и ящиков, он открыл дверь в кухню.

— Бог в помощь, старая девушка!

— Это твоя тетушка, золотце! Это она — старая девушка, дорогой, — отвечала ему жена.

Хозяин кабачка подошел к жене, обнял ее за плечи и поцеловал. Это была крупная, грудастая и широкозадая женщина, уже в летах, но крепкое, здоровое создание с безупречными зубами, живым и острым взглядом черных глаз. Взглянет, ты и с «копылков долой», как говорят в деревне. Под кургузеньким цветастым халатиком из ситца угадывались мощные упругие бедра, и с одного взгляда становилось, ясно, что огромные, набухшие груди были такими же крепкими и тугими. Трактирщика никак нельзя было назвать коротышкой. Значительно выше среднего роста, он весил килограммов сто, но и жена его ни в чем ему не уступала. Она тоже потянула бы на центнер, однако полнота не портила ее фигуры, которая, несмотря на исключительные габариты, сохраняла статность и соразмерность. Халатик сидел на ней очень удачно: она стянула его в талии, из-за чего груди вздымались еще выше, а пышный зад при каждом шаге мерно волновался, что так нравится мужчинам. Икры обтягивали синие вязаные чулки, и к тому же она носила красные сегедские домашние туфли, что доказывало, как далеко еще их владелице до старости, насколько чужды ей старческие ощущения и вкусы. Вырез на груди открывал безукоризненно белую кожу, а висевшая на шее нитка дешевых красных бус только подчеркивала эту белизну.

— Значит, ты не старая девушка? — спросил трактирщик. — И даже не моя старая девушка?

— Это мы еще поглядим, золотко, — отвечала женщина, с поразительной легкостью высвобождаясь из мужниных объятий. — Время покажет, старичок, поглядим, кто будет смеяться последним.

— А может, уже кто-то и смеется, а, моя прелесть?

— Уж не ты ли? — Она отстранилась, халат на ней заколыхался и пошел волнами. — Я не люблю, голубчик, когда человек только языком болтать горазд…

Трактирщик пришел в хорошее расположение духа. Он не мог оторвать взгляда от этой пышной плоти и уже бог весть в который раз со времен женитьбы думал о том, что не ошибся, взяв в жены эту женщину.

— Всего хватает! — непроизвольно вырвалось у него. И хотя он думал не только о жене, но в первую очередь о доме, заведении, о согласии и беззаботной жизни, женщина обернулась, игриво прищурила глаза, по-девичьи выгнула шею и сказала:

— Всего хватает у того, кто не пропивает, старичок.

С этими словами она подошла к печке и принялась за работу. Каждый вечер она готовила мужу молоко и черный кофе. Смешав одно с другим, она поставила на тарелку и понесла к столу. Трактирщик уже занял свое место и, когда женщина оказалась рядом, быстро вытянул руку — и пальцы его исчезли под халатом, утонув в пышных телесах.

— Ах, мать твою!.. — Он привлек женщину к себе.

— Что такое, старичок? — спросила женщина, почти накрыв мощным бюстом голову коллеги Белы — Что это такое, коллега Бела?

Пока муж пил кофе, женщина убрала со стола шкатулку с шитьем, штопальный грибок и чулки — следы вечерних занятий. Потом сходила в комнату и вернулась с ручкой и двумя тетрадями в синих обложках.

— Что такое? — удивился трактирщик, поднимая взгляд от чашки.

— А что? — спросила женщина.

— Которое, выходит, сегодня число?

— Как раз то самое, коллега Бела! Двадцать пятое, или ты забыл?

— Но ведь двадцать пятое только что было?

— Когда уже было, сокровище?! Видно, у тебя так дела хорошо идут, что совсем не о том мысли, о чем надо…

Она положила тетрадь на стол:

— Лишь бы мне наконец от этого избавиться!..

— Хороша бы ты была, если бы от этого избавилась! Посмотрела бы тогда на себя, поросеночек!.. Честное слово, а я думал, что сегодня только двадцатое или какое другое…

— Двадцатое… — вздохнула женщина. — Когда это уже было?!

Муж вынул пачку «Дарлинга», положил на стол спички и отодвинул от себя чашку.

Женщина тотчас поднялась и принесла пепельницу; поставив ее на стол, сказала:

— Уж не знаю, что с нами будет, если дела и дальше так пойдут.

— А что будет? Ничего не будет! Дела совсем даже не плохи, если сравнить с нашими коллегами… В трудные времена только слабаки да бестолочь трусят. Положись на меня! До сих пор все хорошо получалось и дальше обойдется.

Он протянул руку за тетрадкой:

— Ну, давай сюда!..