Пятая планета

Мать улыбалась ему. Эта выцветшая, некрасивая мать, которую ему никогда не хотелось нарисовать. Не хотелось, потому что, каким бы хорошим не вышел рисунок, она все равно не поймет его, не оценит. Никто не поймет, даже младшая сестра. А ведь они – малани! Они должны быть более глубокими, более мудрыми, открытыми чувствам. Особенно здесь, в подводном городе. Среди плесени и деградации. Среди ржавых конструкций и распада. Пилс не знал, почему ему хочется рисовать именно это, но целые дни он тратил на то, чтобы отыскать грязь своего родного города. Грязь, о которой знали все, но никто не хотел об этом говорить, никто не хотел смотреть на это, как бы талантливо он не изображал реальность своего города. И Пилс не мог этого понять, не хотел этого понимать. Даже с сестрой. С сестрой, которая иногда так сильно напоминала ему их мать. Мать, которая выцвела и увяла, принеся себя в жертву своим детям. И дети приняли от нее эту жертву. Пилс не знал, понимает ли это Габу, но он понимал. Понимал, и думал, что когда-нибудь сестра вырастит, родит детей и повторит судьбу своей матери. А он… Ему останется лишь найти такую женщину, как мать и повторить судьбу своего отца – сбежать при первой трудности, растаять в толпе, предать. Стать тем, кого он ненавидит. Стать человеком, которым он никогда не сможет стать. Но и как мать он стать не сможет. Не сможет родить своих детей, отдать им свою жизнь, угаснуть. Для мальчика, который лишь недавно научился писать, все это было очень сложно. И не было ничего, кроме рисунков, которые увлекали его. Рисунков, которые никто не любил кроме него. И эти рисунки стали для него его детьми. Детьми, как были они с Габу для его матери. Детьми, ради которых можно умереть, которым можно отдать всего себя, ради них, ради их будущего, их славы, потому что без славы рисунки мертвы. Они питаются признанием. Они нуждаются в понимании. Они также слабы и беспомощны, как новорожденные дети. И многие из них обречены на смерть. Неизбежно обречены на смерть. Самые слабые, самые неудачные – ошибки. Поэтому Пилс старался не совершать ошибок, старался не давать жизнь тем, кто умрет спустя пару дней, кого никогда не признают. Нет. Он не желал смотреть на их страдания и агонию. Габу так и не смогла понять, почему брат предал огню все свои ранние картины. Картины, которые нравились ей, потому что на них был дом, знакомый мир. Мир, который все признают, но не желают на него смотреть.

– Твоим картинам не хватает солнца, – сказала ему пожилая женщина, которой он продавал свои картины. Она же предложила ему помочь покинуть подводный город. Вместе с ней. С женщиной, которая была даже старше его матери. – Ради картин, – сказала она, когда увидела сомнения в глазах Пилса.

– Ради картин, – сказал он, когда Габу начала упрекать его в бегстве.

– Ради картин?! – сначала нахмурился, а затем рассмеялся Юругу много лет спустя. Они сидели в одном из баров Андеры, и это был первый день их знакомства. Их недолгого, но плодотворного знакомства. – И что, разве ты никогда не думал о себе, о своей собственной жизни без картин?

– Думал, но в этом еще меньше смысла, чем в картинах.

– И о чем же ты думал, если не секрет?

– О многом.

– Но ты уже забыл, о чем конкретно?

– Кажется, да.

– Ты был ребенком.

– Сестра думает, что я до сих пор еще ребенок.

– Твоя сестра все еще живет в подводном городе, и ты – ее единственный шанс убраться оттуда.

– Сомневаюсь, что она хочет убраться оттуда.

– Еще как хочет, только не говорит об этом, не признается в этом. Помнишь, как было с твоими картинами в детстве? Все они были такими настоящими, что никто не хотел смотреть на них.

– Откуда ты знаешь?

– Я многое знаю.

– Вот как? – Пилс вспомнил женщину, которая помогла ему убраться из подводного города.

– Она здесь ни при чем, – сказал Юругу.

– Кто ни при чем? – растерялся Пилс, потому что вслух ничего не говорил.

– Женщина, о которой ты думал, – Юругу наградил его широкой улыбкой.

– Но…

– Да, я умею читать мысли. И да, я могу сделать для тебя намного больше, чем сделала та старуха, с которой ты жил здесь.

– Я с ней уже не живу.

– Но твои картины все еще мертвы.

– Они не мертвы.

– Но уже в агонии.

– Хватит!

– А то, что? – Юругу добродушно улыбнулся. Улыбнулся лицом, но не глазами. Глаза остались холодными и безучастными. Глаза, в которых, казалось, мог уместиться целый мир.

– Кто ты, черт возьми? – спросил его Пилс, чувствуя, как трезвеет.

– Я тот, кто исполнит все твои мечты, художник! – улыбка Юругу стала шире. – И нет, малани! Не переоценивай себя! Я не хочу, чтобы за это ты жил со мной, как жил с той старой девой.

– Тогда какова плата?

– Твоя сестра.

– Что? На кой черт тебе моя сестра?

– Она – малани.

– Есть и другие древние.

– Мне подходит Габу.

– Найди себе другую куклу.

– Найду, если ты откажешься.

– Ты еще ничего не предложил кроме туманных обещаний.

– Как тебе предложение войти в историю?

– Снова туман.

– Или же страх, что тебя снова обманут, собьют с толку. Не бойся, я слишком стар, чтобы обманывать.