Пятая рота

Что за бред?! Как можно пристрелить военнослужащего Советской Армии?! У кого на это поднимется рука? И бросать его никак нельзя. Если даже трупы своих убитых товарищей, какова бы не была усталость, доносят до брони, чтобы родным было кого оплакать и похоронить. Если, несмотря на свинцовую усталость, несмотря на почти полную потерю сил, даже трупы стаскивают с гор, то, как можно бросить в горах живого человека?! Вот и Жиляев на одной из операций «расклеился». Сначала с него сняли вещмешок. То есть кто-то, такой же уставший, стиснув зубы и проклиная жиляевскую немощь, понес на себе два вещмешка. Несмотря на то, что с него уже сняли груз, Жиляев ныть и стонать не прекратил и продолжал свою песню в том духе, что мол, оставьте его здесь или пристрелите, только не мучайте больше. Тогда у него взяли автомат, каску и бронежилет и Жиляев шел уже как на прогулке — вовсе без всякого груза. Ему бы угомониться, придти в себя и, устыдившись, взять и оружие и весь свой груз обратно, так нет! Он уселся на камень и заявил, что дальше не сделает и шагу, а останется тут.

Всякому человеческому терпению положен предел, а у измотанных на пятидесятиградусной жаре солдат его и так оставалось немного. Взбесившись от подобной наглости и малодушия три деда начистили ему морду сапогами и дальше волокли его, подбадривая пинками. Километра через два спустились на «броню», туда, где есть вода и можно вытянуть уставшие ноги. И тут уж все те, кто нес вещи Жиляева — его автомат, каску, бронежилет и вещмешок долго и тепло благодарили это животное. В основном ногами. А сам сержант Жиляев немедленно и бесповоротно был переведен в чмыри и приравнен к духам до самого своего дембеля.

История эта произошла год назад, когда Жиляев был духом. Тогда же деды и выбили ему передние зубы. Год прошел с тех пор, те деды, став дембелями, полгода назад уехали домой, и сам Слава Жиляев мог бы уже вместе со своим призывом стать дедом, но у чмырей отсутствуют льготы по сроку службы. Больше на операции его не брали, и летал он, вместе с духами своей роты, не вылезая из полка.

Выслушав рассказ Витька про Жиляева, я мысленно поблагодарил Микилу за то, что нас так гонял в учебке и про себя дал торжественную клятву обращать больше внимания на ФИЗО. Костьми лягу, но на операции «умирать» как Жиляев не буду!

Меж тем, порядок во дворике был наведен. Теперь уже пять человек ходили по квадрату. Выводной, понимая, что губари хотят курить, дал из своих запасов каждому по паре сигарет. Все закурили, не прекращая движения по кругу так, чтобы стук сапог по бетону был слышен в караулке начкару. Вернулся Жиляев с фляжкой чая. Заискивающе улыбаясь беззубым, как у младенца, ртом он протянул фляжку выводному:

— Вот, принес, Витек.

Выводной брезгливо посмотрел на фляжку, перевел взгляд на Жиляева:

— И хрена ли ты мне ее суешь под нос?!

Жиляев опешил — пять минут назад его посылали за чаем, он его принес: горячий и сладкий, как просили, из прапорской столовой. В чем же дело? Чем этот Витек опять недоволен? Что было сделано не так?

— Я же тебе, долболету, объяснял: младший сержант, — Мирон обнял меня за плечи, — пить хочет. Понял? Не я, а этот дух.

Жиляев протянул фляжку мне. Пить мне действительно хотелось после вчерашнего. Я отвинтил крышку и из вежливости, как старшему по сроку службы, предложил Мирону. Тот отказался.

— Пей. Тебе нужнее. Вчера с земляками отдыхал?

— Ага, — честно признался я.

— Хорошие у тебя земляки. Мы с ними, считай, два года отвоевали.

Выводной глянул на часы и окликнул губарей., ходивших по квадрату:

— Ну, что? До завтрака гулять будете или пойдете по камерам?

— А во сколько завтрак?

— Как обычно. В восемь тридцать.

Еще два часа отбивать ноги по квадрату никому не улыбалось.

— Не-е, Витек. Давай уж лучше закрывай по камерам. Дай только перекурим еще по одной.

— Дело хозяйское, — философски изрек Мирон, — Пять минут на перекур.

Мне было непонятно: что это за губа такая? Захотел, зашел в камеру, захотел — вышел. Я спросил об этом у Мирона.

— А что тут такого особенного? — пояснил он, — В караул ходит только наш батальон. Сегодня я охраняю, а завтра, может, меня станут охранять. От губы никто не застрахован, поэтому, нужно сочувствие иметь и понимание. Все мы служим вместе, вместе на операции ходим. Чего делить-то? Свои же пацаны. Если начкар нормальный, то вечером можно даже в кино сходить. Понятно, что не на первый ряд, а так, чтобы тебя никто из шакалов не видел.

«Шакалы» — это было иное название офицеров. Прапорщики — «куски», а офицеры — «шакалы». Почему так сложилось, я не знаю, но могу засвидетельствовать, что некоторые офицеры своими повадками, действительно, больше походили на шакалов, нежели на людей в погонах.