Пятая руна

— Почему? — продолжила я уже с некоторым вызовом. — Боитесь, что не устою перед искушением и увлекусь тёмными искусствами?

— А ты сама этого боишься?

Вопрос заставил меня призадуматься. Нет, мне не хотелось стать кем-то вроде этого демонолога, чудовища, покупающего себе силу и бессмертие ценой десятков и сотен чужих жизней. Мне вообще не нравилась идея переступать через кого-то ради собственного успеха, я никогда ни с кем не поступила бы так. Но всё-таки было во всём этом нечто соблазнительное. Чувство власти, превосходства. Победы. Всю жизнь я запрещала себе желать чего-то такого, гордыня не зря один из смертных грехов. И всё же порой я этого желала.

— Нет, — ответила я вслух. — Но правда в том, что мы не знаем не только других. Мы на самом деле и самих себя не очень-то знаем. Я не могу обещать этого не хотеть. Но могу принять решение этого не делать.

— Хорошо сказано, — кивнул магистр. — Осталось только этому решению последовать.

— Ну, вы же следуете, — пожала плечами я. — Или нет?

— У каждой заманчивой возможности, — задумчиво ответил некромант, глядя куда-то в окно поверх моей головы, — есть своя цена. И чем возможность заманчивей, тем эта самая цена обычно выше. Важно понимать, сколько в точности ты готов платить. Это как игра в казино: ничего особо страшного, даже весело бывает, но только если умеешь вовремя остановиться. Если же нет…

— Понятно, — фыркнула я. — В погоне за действительно большим кушем слишком легко проиграть вообще всё, так?

— Именно.

— Так мы отправляемся за «руной»?

— Я тебе позвоню.

* * *

К ночи погода стала окончательно зимней — начался первый в этом году снегопад. Выйдя на крыльцо, я невольно поёжилась от промозглой сырости и порадовалась, что сегодня не придётся добираться домой на автобусе. В лёгкой осенней куртке, которую я так и не собралась сменить на более тёплую, наверняка простыла бы, пока доехала.

Куртку, конечно, купить стоило. Но мне, как ни смешно это звучало, было жаль тратить деньги на вещь, которая, возможно, пригодится всего на несколько дней. Правда, если уж жить мне оставалось так недолго, беречь деньги тем более не было смысла. Просто появилось и ещё кое-что, очень для меня новое.

После того, как мы с мамой оплатили все счета, оставшихся у меня денег могло хватить разве что на совсем дешёвую и ужасную куртку. Примерно такую, какие я всю жизнь и носила, не испытывая по этому поводу большого смущения. Нет, я вовсе не была фанатичкой, считающей, что украшать себя вещами вместо добродетелей — грех, который непременно приведёт мою душу в ад. Просто не чувствовала никакой потребности наряжаться и как-то хорошо выглядеть. До недавнего времени.

О мехах и бриллиантах я не возмечтала, конечно же, никогда они мне и не нравились, если уж совсем честно. Разряженные в них дамочки выглядели по большей части смешно, глупо и жалко, а вовсе не роскошно, и уподобляться им я не собиралась ни в коем случае. Но встреча с леди Летицией открыла мне глаза на то, что роскошь может быть и совсем другой — сдержанной, элегантной, благородной. Вот на кого мне хотелось бы стать похожей.

Да даже и без всякой роскоши, я могла бы просто выглядеть значительно лучше, чем сейчас, если бы тратила заработанное на себя, а не на родственников. И недавно я впервые осознала, что это меня порядком злит.

Оба моих дорогих в разных смыслах дядюшки вовсе не были ни немощными стариками, ни инвалидами, неспособными самостоятельно себя обеспечить. Нет, они оба были вполне здоровыми мужиками, удобно устроившимися на шее сначала старшего брата, а потом и его семьи. Сидели на своей драгоценной ферме, вели там неимоверно праведную жизнь, плодили детей и решительно требовали с ними делиться. За то, очевидно, что они такие хорошие и вообще молятся за нас, городских, вынужденных на каждом шагу грешить.

Сама я давно и стойко подозревала, что, реши мы вдруг сбежать от столичных соблазнов и вернуться в родную общину, никто бы нам там не обрадовался, родственнички в первую очередь. Хотя вряд ли правильно было называть это подозрениями.

Я припоминала, что после смерти отца мама вроде как собиралась перебраться обратно на ферму. Но, по всему судя, получила от ворот поворот, ртов там и без нас было больше, чем еды. Даже продуктами нам и то не помогли, первое время мы, бывало, по паре дней кряду сидели голодными. Потому-то маме пришлось засунуть подальше воспитание и убеждения, и пойти работать. И едва мы кое-как выбрались из совершенной нищеты, нас снова начали просить о помощи. Очень настойчиво просить. Так что ни о какой взаимной поддержке тут и речи не шло, нами просто пользовались, притом весьма беззастенчиво.

Маме и Дилану, по-моему, Дилану особенно, нравилось чувствовать себя благородными спасителями сирых и убогих, как-никак сам господь велел делиться. Писание сулило тому, кто не стяжал себе благ на этом свете, всяческие милости на том. Какое-то время я даже разделяла такой взгляд, потом, поумнев, просто мирилась с неизбежным, а вот теперь почувствовала, что с меня хватит.