Пятая труба; Тень власти

Против моей воли это простое и даже торжественное обращение тронуло меня.

— Мужайтесь, — сказал я мягко. — Я хотел бы принести вам лучшие вести, но это не в моей власти. Поверьте, что вас ожидала бы лучшая судьба, если бы это зависело от меня. Вы сделали многое и заслужили этого: вы раскаялись.

— Я готова к смерти, — промолвила она тем же торжественным тоном. — Я готова, насколько может быть готов человек ещё молодой и жаждущий жизни. Но, — и в её голосе послышались страстные нотки, — я отдала бы всё за то, чтобы перед смертью быть хоть час счастливой. Это так ужасно — прожить жизнь и умереть, не испытав, что такое счастье.

Я думал также. Это тронуло меня ещё больше.

— Если я могу сделать что-нибудь для вар, то скажите мне.

— Что вы можете сделать? Одни всего достигают в жизни, другие достигают счастья с великим трудом, теряют его, становятся бедными и отверженными. Я совершала грехи, но многие грешили ещё более и не были наказаны так, как я. Можете ли вы изменить это или объяснить мне, почему это так? Как я хотела бы, например, полюбить? Любовь! Я умру и так и не буду знать, что это такое. Я была чиста. Господь знает, что нелегко хранить целомудрие, — и не к чему. Я так и не узнаю, что значит любовь. Из мрака я перейду во мрак. Что вы можете сделать! Разве вы можете дать мне свет?

— Кто знает, во мрак ли вам предстоит идти. Может быть, свет там.

— Вы верите в это? — резко спросила она. — Верите в высшую справедливость? Вы, который совершаете одну несправедливость за другой, говорите ложь за ложью.

Увы! Что я мог сказать на это?

— Если бы у меня не было полной уверенности, то я всё-таки стал бы надеяться, — тихо возразил я. — Я верю, что есть Бог и его высшая справедливость и что Он простит нас.

Она опять взглянула на меня:

— Вы сами не верите в то, что говорите. Как можете вы верить в высшую справедливость, видя всё, что творится каждый день, когда сжигают тысячи невинных людей во славу Божию.

Её глаза горели и грудь вздымалась. Меня нелегко взволновать, но я был потрясён энергией, с которой она бросила эти слова.

— А, вас это задело! — продолжала она. — Разве вы сами никогда об этом не думали? Может быть, когда-нибудь и вам придут эти мысли. Что же вы можете для меня сделать? Сжечь и только!

И она горько рассмеялась.

— Может быть, такова воля Божия. Может быть. Он более велик, чем мы предполагаем, и мы не понимаем Его.

Может быть, эти мысли иной раз приходили в голову и мне. Но я всё-таки советую вам не терять надежды на Него.

Я, впрочем, сам не верил тому, что говорил в этот момент. Её судьба, которую разделяет бесчисленное множество людей, опровергала мои слова. Я не знал, что отвечать ей.

— Я не желаю сжечь вас, видит Бог. Но теперь уж поздно. И если вы имеете какое-нибудь желание, я исполню его, чего бы это мне ни стоило.

Она посмотрела на меня как-то странно:

— Может быть, вы и можете кое-что сделать для меня. Не знаю только, во что это вам обойдётся.

— Говорите.

С минуту она колебалась и вдруг сказала:

— Поцелуйте меня, прежде чем уйдёте отсюда.

Её лицо густо покраснело, отчего рыжие волосы сделались огненными, образуя настоящую корону над её пылающим лицом. Помимо воли я отступил назад. Никогда в жизни не был я так изумлён. Женщина, которую я привлёк к делу и осудил на смерть, женщина, которую я хотел пытать без всякого милосердия, выражает своё последнее желание — поцеловать меня! — Поистине странный народ эти женщины!

— Это, кажется, для вас труднее, чем я предполагала, — сказала она, неправильно поняв моё колебание. Для мужчины это не так уж трудно.

— Вы не поняли меня, Анна. Но я удивлён. Вы просите меня поцеловать вас, а между тем я-то и довёл вас до этого.

— Разве мы можем сказать, почему испытываем те или другие чувства? — ответила она просто. — Разве собака может объяснить, почему она лижет руку, которая только что её била? Извините меня за всё то, что я говорила раньше. Вы вели себя честно по отношению ко мне. Вы все могли сделать. Вы могли отнять у меня всё и погубить меня. Мужчины, которых я знала, были очень различными. Вы терпеливо выслушали меня и поняли меня. Я никогда не испытывала таких чувств, как сейчас по отношению к вам. И мне не придётся 0олее их испытать, ибо моей жизни настал конец. Хотя вы и вельможа, а я… бедная женщина, но попросить, умирая, чтобы меня поцеловали, может быть, не слишком большая претензия. Согласны вы?

Я нагнулся и поцеловал её — один, два, три раза. Она страстно притянула меня к себе и вдруг резко оттолкнула.

— Увы! — вскрикнула она. — Ведь вы меня не любите! Да и как вы могли бы полюбить меня! Меня!.. Я и сама не знаю, люблю ли я вас?

И она залилась слезами.

Я был глубоко растроган. Я пробыл с ней ещё некоторое время, стараясь утешить и ободрить её и говоря ей много такого, чему сам не верил. Случай был такой, что всякие утешения были излишни.

Когда я собирался уйти, она спросила:

— Когда это будет?

— Завтра, рано утром. Но если вы хотите отложить…

— Нет, — перебила она. — Чем скорее, тем лучше.