Пятая жертва

Валдаев не любил авангард, абстракционизм, кубизм, да и вообще был не большим ценителем живописи. Если бы не Элла, он никогда бы не попал на подобное мероприятие. Он присмотрелся к ближайшей картине и на миг застыл. Он будто получил небольшой электрический разряд. То, что он увидел, точно попало в резонанс с его внутренним состоянием. С разобранностью и разболтанностью чувств, владевшиx им в последние дни.

На холсте был достаточно мастерски изображен человек с Распадающейся на части головой. Голова раскалывалась на острые осколки, и в полированной грани каждого отражались отблески различных реальностей. Казни, бичевания, катастрофы. Картина была переполнена страхом и растерянностью.

- Ну, действует? - усмехнулась Элла, от которой не укрылись чувства ее провожатого.

- В некоторой мере, - вынужден был согласиться Валдаев.

- Не на тебя одного... Это полотно для интравертов. Тех, кто предпочитает смотреть внутрь себя.

- И что, внутри нас живут одни кошмары?

- Спроси у автора.

Художник Роман Спилка, вопреки ожиданиям Валдаева, оказался вовсе не одним из бородачей в свитерах. Он был одет в строгий, отлично выглаженный костюм. Рубашка идеально белая. Галстук немного яркий, но гармонировал с костюмом. На вид ему было лет сорок пять. Он являлся обладателем легкомысленных гусарских усов и внешне походил на оставшегося безработным после последнего кризиса банковского служащего, а не на художника. Лицо изможденное. Взор немного затравленный. В глазах читался скрытый глубоко вызов.

- Спасибо за визит, Элла, - сухо произнес он.

- Роман, я же твоя поклонница... Кстати, это Валерий. Валдаев пожал сухую и крепкую руку художника.

- Вам нравится? - спросил Спилка. - Впрочем, не отвечайте. Это не имеет никакого значения.

- Тебя не интересует мнение публики? - осведомилась Элла.

- Почему оно должно интересовать меня? В картинах часть моего Я. Мое Я не обязано нравиться. Так же как и ваше. Достаточно, что они существуют. Вы не согласны? - Он вперился недоброжелательным взором в Валдаева, и тот вдруг пожалел, что пришел сюда.

Журналист раздумывал, что ответить. Пауза затягивалась. Элла насмешливо наблюдала за ними обоими. И тут послышался густой бас:

- Роман Викторович, так ты распугаешь всех гостей. К ним подошел высокий, плотный мужчина лет пятидесяти в ладном костюме. У него была острая, клинышком, старомодная бородка. В руке он сжимал тяжелую черную трость. Бог ты мой, Валдаев давным-давно не видел людей с тростями. Похоже, этот человек являлся большим оригиналом.

Элла обернулась к нему и поцеловала в щеку. Валдаев ощутил острый укол ревности. Устыдился его, но поделать с собой ничего не мог. Ревность - чувство, живущее отдельно от человека. Она как бы и не подчиняется ему, и плевать ей на разумные доводы.

- Здравствуй, - обрадованно произнесла Элла. - Ты тоже здесь.

- Конечно, - кивнул вновь прибывший. - Я обещал виновнику торжества.

- Знакомься, Валерий. Это мой родной дядя. Профессор Ротшаль.

- Ким Севастьянович Ротшаль, - профессор качнул головой.

- Очень приятно. Валерий.

Рукопожатие у профессора было мягким, но не безвольно мягким. Он будто бы боялся ненароком причинить боль.

- Валерий... По отчеству?

- Васильевич.

- Очень хорошо, Валерий Васильевич, - у него получилось как-то многозначительно, будто он уяснил какой-то скрытый смысл в имени-отчестве Валдаева. - Ну что. Роман Викторович, как насчет экскурсии для гостей?

- Пожалуйста, - художник двинулся вперед. - Картина называется - "Граждане, подземная тревога".

Холст был где-то полтора на два метра. На нем из-под земли поднимался гигант, спавший, может, миллионы лет. И сыпались с его плеч вниз островерхие церквушки, дома с колоннами, новостройки.

- А это "Молитвослов", - художник говорил нехотя, будто выполняя опостылевшую работу.

Человек молился, стоя на коленях на потолке. Икона была разбита. И сам человек состоял из нескольких фрагментов.

Разбитые на фрагменты люди. Разбитые города. Разбитые вещи. Они были практически на каждой картине.

- В твоих картинах слишком мало целого, - сказала Элла.

- А что есть целого в мире? - вдруг завелся художник. -- Мир разбит. Сознание разбито. Жизнь - тоже разбита. Череда бессмысленных будней, ненужных дел. От рождения до могилы. Вот что такое мы. Хаос, который склеивается лишь чувствами. Точнее, одним чувством.

- Каким?

- Страданием. Миром правят страдания. Иначе мир давно бы перестал существовать.

- Некоторые считали, что миром правит любовь, - прервал горячую речь профессор.

- Любовь - величайший самообман. Все в жизни в итоге оборачивается страданием. Все чувства вырождаются в страдания. Все линии сходятся к нему. Значит, оно и есть истина.

- Ты не прав, Роман, - покачала головой Элла. - Есть множество вещей, которые придают жизни смысл.

- В жизни нет смысла.

Художник остановился перед очередной картиной и объявил:

- "Тень".

На картине был разделенный волнистой линией сидящий за столом, обхватив голову, человек. Одна часть - нормальная. Вторая - тьма. Провал.