Пятая зима магнетизёра

Было это в 1777 году. Девушку поместили в больницу Кравик, в маленькое частное отделение, расположенное в одном из флигелей. Лечение очень скоро принесло плоды. Когда Мейснер поднес намагниченный жезл к отражению девушки в зеркале и стал водить по нему, девушка начала следить глазами за движением жезла. Он никогда не забудет восторженного чувства, охватившего его, когда он заметил, что и впрямь дирижирует движением ее глаз. Вскоре ее веки почти перестали нервно подергиваться. Она явно и неотрывно следила за движением жезла.

Первый сеанс повлек за собой некоторые неприятные последствия. Девушку стала бить сильная дрожь. Потом дрожь прекратилась, но на смену ей пришла острая головная боль. При этом появилась болезненная чувствительность к свету: сквозь трехслойную черную повязку пациентка могла определить, в какой комнате находится — в темной или освещенной.

Мейснер постепенно вводил ее в соприкосновение с окружающим миром.

До этой минуты он мог рассказывать все, как было на самом деле, и Мария внимательно вслушивалась, вбирая в себя его рассказ. До этой минуты все шло хорошо, он и теперь помнил чувство счастья, какое охватило его тогда и преобладало над всем в те первые дни, помнил бурю восторга, бушевавшую в Вене, полученное им приглашение ко двору. Девушка была прелестна: она цеплялась за него, называла своим благодетелем, говорила, что хочет, чтобы лечение никогда не кончалось.

Вот тогда, думал он, тогда я должен был остановиться. Именно тогда я должен был погибнуть — от руки наемного убийцы, от упавшей сосульки. А потом все переменилось. Я сделался другим. И великое превратилось в гротеск.

Он рассказал об этом Марии, но рассказал не все. Он доходил в своей откровенности до той грани, переступив которую он рисковал разорвать паутину.

— У меня было много врагов, — говорил он, закрыв лицо руками. — Они знали, с какой стороны меня атаковать. Ее звали Мария Тереза фон Парадис, и она была очень известной пианисткой, потому что была слепая. Наверно, пианистка она была посредственная, но как слепая пианистка — нет.

Он увидел, как дрогнуло лицо лежащей девушки, и, наклонившись, провел по ее лицу рукой.

— Спокойно, — сказал он. — Спокойно.

Слепота — это ведь тоже отличительное свойство, — продолжал он, — но ничего выдающегося в ней нет. Наверно, многие видят в этой особенности не помеху, а дополнение к другим свойствам. Мария Тереза кормила свою семью — кормила тем, что она слепая, а играет на фортепиано. Ее представили ко двору, и те, у кого были деньги, выплачивали ей большое содержание. Вот как обстояли дела. С этой-то стороны меня и атаковали.

Спустя несколько месяцев она стала хорошо видеть, и о ней перестали говорить — история была уже старой и всем приелась. Девушка продолжала играть при дворе, но играла все реже. А так как у меня было много врагов — ведь неожиданный успех всегда порождает их во множестве, — они нашли повод, который искали, чтобы нанести мне удар в спину.

«Никто больше не захочет ее слушать, — сказали эти люди ее родителям. — Никто уже не дает ей вспоможения. Посчитайте ваши доходы — вы скоро станете бедняками».

Я ни о чем не знал. Однажды днем, четыре месяца спустя после начала лечения, родители явились в частный флигель, где жила девушка. Они потребовали, чтобы она вернулась домой. Потребовали, чтобы она прервала лечение. Фрау фон Парадис объявила, что обратилась к врачам, хотя это ложь — наоборот, врачи обратились к ней. И врачи будто бы сказали, что я приношу девушке вред, я шарлатан, и меня надо обезвредить.

— А она уже могла видеть? — спросила девушка, лежавшая перед ним на кровати. Мейснер слышал, как дрожит ее голос.

— Да, — ответил Мейснер. — Она могла видеть. Ее зрение улучшилось, хотя и не совсем вернулось.

— И что же вы сделали?

— Я выставил их за дверь. Через день явилась целая депутация, в которую входили профессора ван Свитен и Барт, а также доктор фон Штёрк. Они осмотрели девушку и удалились, не сказав ни слова. За дверью ждали родители. Они поговорили с депутацией. А потом вошли и заявили, что зрение девушки не улучшилось — это просто плод ее воображения. Плод воображения! Профессор Барт объявил также, что «пациентку по-прежнему следует считать слепой, потому что она не смогла правильно назвать предметы, которые ей показывали». Но она ведь никогда прежде не видела этих предметов!

Герр фон Парадис потребовал, чтобы я немедленно «освободил» его дочь. Я сказал, что она совершенно свободна, но я хотел бы закончить лечение. Тогда он стал угрожать мне обнаженным мечом. А тем временем в комнату девушки ворвалась мать. И вскоре появилась вновь, волоча дочь за руку. Девушка опять попыталась уцепиться за меня, но они ее оттащили.

А на другой день императрица приказала изгнать меня из Вены. Я должен был покинуть город в двадцать четыре часа.

Комнату затопил сумрак. Рассказ Мейснера продолжался больше часа. Девушка по-прежнему лежала не шевелясь.