Пятьдесят девственниц (СИ)

— Как, подлая низкая тварь, ты отказываешься от собственной клятвы? — возопила она. — И что, ты хочешь, чтобы дочь моя и далее оставалась девственной, покуда не выловим мы вместо тебя какого-нибудь пропахшего жиром дикаря? Так не бывать этому! Ты поклялся мне, верховной жрице, а значит оскорбил Богиню!

— Ах, оставь нас в покое, — попросил я, с неудовольствием заметив, как беспрестанно хватается она за рукоятку своего длинного меча. — Мало тебе, что вы уже всех кочевников извели? Я же сделал вам доброе дело, привез эту несчастную Скрижаль. Отпусти нас живыми хоть за это.

— Ну, нет, — ответствовала Ноэма. — Своей лживой клятвой ты оскорбил и меня, и Богиню. Поэтому, рассудит нас лишь поединок пред ее ликом. Радуйся хоть тому, что ты будешь единственным мужчиной, который его узрит. Правда, недолго, ибо убью я тебя быстро.

Тут же появились со всех сторон нагие женщины с мечами и под этим вооруженным конвоем были мы доставлены в храм.

95

Не буду описывать ужаснейшее и громаднейшее изваяние Богини-матери, пред коим всем нам пришлось предстать.

— Отпусти ты нас, достойная Ноэма, — жалостливым голосом сделал я последнюю попытку задобрить верховную жрицу.

В храме, меж тем, собралась уже масса вооруженных мечами женщин.

— Сестры эльфийки! — обратилась к ним Ноэма. — Этот недостойный маг клялся лишить девственности мою единственную дочь. Теперь же он пытается увильнуть от обещанного!

— Убей его! Убей! — выхватив из ножен мечи, начали размахивать ими женщины.

Напрасно пытался объяснить я, что, давая свою клятву, не знал я, в чем именно клянусь, а посему не имеет оная силы.

— Убей! — еще громче взревела толпа.

— Пусть справедливость будет восстановлена поединком! — громко объявила Ноэма, потом сбросила плащ и расстегнула пояс. Меч ее со звоном упал на пол.

— Принесите же единственное оружие, которое может вершить правосудие Богини! — приказала верховная жрица.

Две нагих эльфийки, преклонив колени, подползли к статуе грудастой, сидящей широко расставив ноги, Богини-матери и взяв длинный атласный футляр преподнесли его Ноэме.

— Ты — единый меч, достойный служить Богине! — еще громче, чем прежде объявила та. — Пусть свершится правосудие!

Нет, ничего не понимаю я в оружии, но, увидев меч, оказавшийся в руках прекрасной этой женщины, понял только одно — уж, если суждено мне умереть от меча, так только от этого. Наш с Гелл, пошедший гулять по свету, ребенок, наш Девственник, самое прекрасное оружие из всех, какие я когда-либо видел, лег рукояткой своей в ее ладонь, как будто создан-то был для единственного этого мига.

— Ноэма, ведь он прекрасен, — не в силах оторвать взора от сверкающего лезвия сказал я. — Неужели ты запачкаешь его кровью?

— Глупец! — усмехнулась она. — Меч, обагренный кровью, во много раз милее взору любого воина, чем оружие незапятнанное. Окровавленным, меч этот станет, во истину совершенным. Что ж, лживый маг, твоя магия — против моего меча!

Сконцентрировав силу жезла я направил луч света прямо в лицо своей противнице. Была у меня надежда ослепить ее, ошеломить, а потом, быть может, огреть по голове. Ноэма же одним легким прыжком уклонилась от этой атаки. Потом меч в ее руке сверкнул описывая широкий взмах, которому противопоставить мне было совершенно нечего.

И тут неведомая сила вдруг бросила нас друг прочь от друга. Ничего не могли мы сделать, а сила эта вдруг свела нас воедино, будто бы в объятия. И меч в ее руках, а жезл — в моих, вдруг образовали как бы единое целое, и воссиял над нами ярким голубым светом крест, длинной перекладиной которого был меч в ее руке, а короткой — жезл в моей. И вдруг, длинная перекладина начала уменьшаться, моя же — расти.

Что было потом, не скажу, ибо узнал я многое, но понял мало, а запомнил еще меньше. И видел я иные миры и иных людей, но оставался самим собой и было от этого особенно обидно: ведь понял я, насколько я плох. Но, наконец, вихрь ужасной энергии вокруг меня стих.

— О, жестокий маг! — воскликнула Ноэма. — Что сделал ты с нашей Богиней?

Я взглянул, но, вместо сотворенной из камня грудастой, бесстыже раскинувшей ноги женщины, увидел сверкающий вздымающийся в небо мужской детотворный орган слитый из стали, может быть мечей пребывавших в храме женщин, а, может быть, из мечей эльфиек всей страны.

— А что сделал ты со мной? За что? Ведь я, всего лишь, жила по законам моей родины! — вскричала верховная жрица поднимаясь с колен. Была она прекрасна как и раньше: крепкая, будто точеная грудь, удивительной стройности фигура. Вот только между ног у нее топорщилось то, чего никак не должно быть у женщины.

Не одна Ноэма пострадала таким образом и в храме раздались многочисленные рыдания и причитания женщин.