Пятьдесят лет в строю

Деньги не пахнут, а местом, где не только деньги, но даже крупнейшие промышленные предприятия теряют свое лицо, приобретая и утрачивая свою ценность в зависимости от комбинаций искателей наживы, является, как известно, биржа. Окружавшие это величественное, построенное архитектором Броньяром в 1808 году здание грязненькие кафе бывали в довоенное время набиты мелкими комиссионерами, агентами, журналистами. Но времена переменились, и, к немалому моему удивлению, как раз в подобном кафе один из моих когда-то шикарных коллег по жокей-клубу назначил мне свидание.

- Извините, но я ведь тут работаю и слежу через своих агентов за движением акций,- как бы оправдываясь, объяснял мне мой приятель.- Что вы, между прочим, думаете о русских бумагах? Понижение их ведь только временное. Колчак почему-то отступил, но все поговаривают, что к Новому году большевики наверно падут.

В это время через открытые двери кафе с широкой площадки перед зданием биржи доносился рев человеческих голосов - именно, не крики, а рев, среди которого кое-когда можно было улавливать и русские имена: "Манташев!"... "Мальцев!"... "Лианозов!"...

Шла обычная котировка акций, цены на которые записывались мелом на досках с тем, чтобы тут же по выкрикам агентов их можно было изменить.

- Что вы думаете о нашей бирже? - спросили в 1923 году приглашенного в Париж председателя нашей Нижегородской ярмарки Малышева.

- Частенько мне приходилось бывать на кладбищах,- ответил он,- но никогда я не слышал, чтобы покойники могли так громко кричать!

* * *

Аппетиты на наши русские богатства росли с приездом их прежних владельцев, один за другим пробиравшихся в Париж для пропаганды новой войны на смену провалившегося "священного похода против большевиков".

- Раз русское посольство и русское консульство существуют,- рассуждали они,- так и Россия существует. Требуется лишь засвидетельствовать свои священные права на собственность, а в этом можно кое-кого и заинтересовать в одном из официальных учреждений, а тогда и продать за несколько миллионов свои акции: один раз, скажем,- голландцам, другой раз - англичанам...

Застывшая в конце войны деятельность Маклакова оживлялась с прибытием каждого нового русского эмигранта, особливо если он был при деньгах.

- Мы огганизуемся,- объяснял мне Маклаков,- и подумайте, в нашем "политическом совещании" я добился того, что Савинков - отъявленный политический пгеступник - тепегь здесь в Пагиже пегвый салонный огатог, согласился заседать гядом с Сазоновым! Это ли не успех? Наш пгедседатель, князь Львов, пгосит вас, Алексей Алексеевич, непгеменно к нему зайти по кгайне важному и касающемуся вас госудагственному делу.

Бывший председатель Временного правительства оказался сухоньким старичком с небольшой козлиной бородкой - одним из тех сереньких людей, про которых просто говорят, что они "очень любезны".

- Хотя по вине большевиков Россия и не допущена к переговорам о заключении союзниками мирного договора с Германией...

- Виноват,- прервал я с первых слов старичка,- какие же могут быть переговоры о мире без участия России?

- Вот именно из этих-то соображений мы и поставили себе задачей защищать интересы России всеми имеющимися в нашем распоряжении средствами,- объяснил Львов. Этот защитник России, выкинутый народом за борт истории, пытался изображать из себя государственного деятеля, заботящегося об ее интересах, а не о собственной шкуре.- Мы, между прочим, предполагаем подать господину Клемансо обстоятельный "меморандум", для составления которого привлекаем наших лучших специалистов, в том числе и военных. Вы, конечно, не вправе отрицать компетентности такого военного эксперта, как генерал Палицын, с которым мы вас и просим установить будущую желательную для России государственную границу.

"Вовлекают они меня под благовидным предлогом в свою политическую игру,подумалось мне.- Неужели придется опять работать с Палицыным? Положим, эта хитрая служивая лиса на авантюру не пойдет! Придется, пожалуй, согласиться. Разобраться-то я сумею, а при том невежестве, которое всегда проявляло французское министерство иностранных дел в отношении всего, что касалось России, вопрос о восточных границах Польши, для нас столь важный, мог, как я опасался, получить на парижской мирной конференции самое нелепое разрешение".

Трудно припомнить, кто были членами военной комиссии Палицына, настолько они уже были далеки от меня. Я просто предложил Палицыну взять работу на дом и, вспомнив лекции по военной географии нашего академического профессора Золотарева, прочертил границу на основании принятого тогда этнографического принципа. Как оказалось впоследствии, эта граница почти совпадала с той, что была установлена с Польшей перед второй мировой войной.