Пятьдесят на пятьдесят

Одному Богу известно, сколько времени он стоял в кроватке, вцепившись в стенку и раскачиваясь. Сьюзен подбежала к нему, выхватила из кроватки и крепко прижала к себе.

Ребенок заходился истошным криком – она никогда никого не видела в таком состоянии, тем более такого малыша. Сначала он попытался вырваться у нее из рук, но потом узнал ее и крепко обнял.

– Ш-ш-ш, – нежно приговаривала Сьюзен. – Я с тобой. Все хорошо.

Но ничего хорошего не было. Все было плохо, хуже не бывает. Мальчик перенес невыразимые страдания, и это так просто не пройдет, сколько бы они ни обнимались. Сьюзен тут же дала молчаливый обет, что никогда не обманет этого беспомощного ребенка.

– Я не знаю, что с тобой было, миленький, но больше никто не причинит тебе вреда. Я с тобой, и ты в безопасности.

Она качала его, шептала на ушко нежности. Его дыхание постепенно становилось ровнее, а маленькое тельце расслаблялось. Через пять минут он совсем успокоился и с любопытством начал оглядывать комнату. Но бог мой, как же от него пахло!

– Ты не против, если мы умоемся? – спросила она.

– Нет! – завопил он и выскользнул из ее рук на пол.

– Но ты же плохо пахнешь. Нам нужно принять ванну.

– Нет! – Он топнул ногой и затряс головой.

– Я не причиню тебе вреда.

– Нет, нет, нет! – Он сорвался с места и побежал к двери.

– Подожди! – крикнула Сьюзен. Чем она так его напугала? – Прости меня. Вернись!

И тут она увидела его лицо. Мальчик улыбался. Он просто играл в догонялки.

– Вернись, грязнуля! – Она засмеялась и побежала по ступенькам, пытаясь поймать его. Не тут-то было. Он был уже по другую сторону холла, в библиотеке.

– Где же он? Куда он спрятался? – приговаривала она. – Думаю, мне одной придется съесть все печенье.

Услышав хихиканье, она обернулась и закрыла лицо руками. Мальчик выглянул из-за угла.

– Вот ты где! – воскликнула она.

Он смеялся, поднеся кулачки ко рту. Радость переполняла его.

– Ты любишь печенье?

Не убирая рук ото рта, он кивнул.

– А ты пойдешь со мной в ванную?

Он снова кивнул.

– Вот и хорошо. Идем.

Сьюзен протянула руку. Малыш подбежал к ней и ухватил ее за палец. Когда их руки соприкоснулись, Сьюзен почувствовала, как потеплело у нее на сердце.

Три ванильных печенья, которые она предложила мальчику на кухне, исчезли мгновенно, и Сьюзен дала ему еще три.

– Пока хватит. Больше шести никто не ест. – Она улыбнулась тому, как по-матерински звучали ее слова.

Убирая на место коробку, она вдруг заметила записку, написанную неразборчивым почерком Бобби.

Дорогая Сьюз,

Я не мог спать и решил прогуляться, сделать кое-какие покупки. К завтраку вернусь.

Целую. Б.

Значит, его нет дома.

– Ну что ж, мистер грязнуля, – обратилась Сьюзен к мальчику. – Теперь пора помыться.

Она ожидала, что он снова затеет возню и его придется ловить по всему дому, но малыш прекрасно понимал: нужно так нужно. Он стал карабкаться по лестнице на второй этаж. Она догнала его уже в детской, где он разглядывал плюшевого тигра, которого Бобби подарили на работе для Стивена. Мальчику зверь явно приглянулся.

– Тебе нравится этот тигр? – Мальчик обернулся, широко улыбнулся и кивнул. – Хочешь, он будет твой?

Мальчик закивал еще энергичнее.

– О'кей. Тигр принадлежит тебе.

От его чистой радости у нее на глаза навернулись слезы.

– А теперь идем в ванную.

Ей вдруг пришла в голову дикая, нелепая мысль, что купание ребенка без разрешения его родителей, в сущности, преступление. Она разволновалась, частота пульса удвоилась. У нее в мозгу стремительно пронесся список законов, которые они нарушили за прошедшие несколько часов.

О господи! – подумала она. – Я попаду в тюрьму. Но что они сделали плохого? Только лишь спасли ребенка.

И убили человека.

Пусть так, но они не могли поступить иначе. Нельзя же было бросить ребенка на произвол судьбы. И она, безусловно, не могла позволить этому ужасному человеку его забрать.

– Скажи, как тебя зовут, мой сладкий? – спросила Сьюзен, пуская воду.

Казалось, что он ее даже не слышит.

– Хорошо, глупыш, но у тебя должно быть имя. – Она пощекотала его, и он засмеялся, но по-прежнему отказывался сказать хоть слово. – Ладно. Тогда мы будем звать тебя Стивеном. А ты можешь называть меня мамой.

Сумка жгла ей плечо, как будто весь автобус видел внутри пачку денег. Эйприл казалось, что деньги светились – эдакий большой неоновый сигнальный знак всякому в этом жалком квартале, кто готов без колебаний убить ее и за двадцать долларов, не говоря уж о тысяче семистах.

Надо было ей поторговаться. Надо было дожать перекупщика. Ведь завтра, вернув сына, она будет корить себя за то, что оказалась такой тряпкой. Но в данный момент ей нужна была тысяча долларов, чтобы избавить Джастина от страха и страданий.