Пятьдесят оттенков Дориана Грея

Дориан вошел в столовую. Он приближался к ней медленно, тяжелыми шагами, что никак не было похоже на его обычную легкую, почти мальчишескую походку. Его лицо было до странности мрачным. Розмари продолжала болтать, рассуждая об освещении, о раме и достойном месте для картины, но мысли ее были целиком заняты близостью к нему. Он остановился совсем рядом, и она почувствовала сладковатый мускусный аромат, который опьянял ее. Ночью, во сне, она вдыхала этот аромат, он наполнял ее живительной энергией.

– Зачем ты пришла? – спросил он без тени улыбки, едва освещенный тусклым светом.

Розмари почувствовала, что заливается краской. Неужели все так очевидно? «Только взгляни на себя, – подумала она. – Ты ворвалась сюда с таким видом, как будто готова была броситься под поезд».

– Я принесла картину, Дориан, – заговорила она. – Я пришла отдать ее, потому что не могу больше держать ее в студии. Не могу находиться рядом с ней ни минутой дольше.

Дориан не проронил ни слова. Он всегда умел оставаться восхитительно спокойным. Это помогло ей сформулировать мысли, мучившие ее все это время.

– Дориан, с той минуты, как мы встретились, я целиком нахожусь под вашим влиянием, – сказала она, опустив голову. Нужно продолжать, ей необходимо было сказать правду. «Мир все время лжет мне, – думала она. – Но я не хочу лгать в ответ». – Вы подчинили меня себе: мою душу, мой разум, силу воли – все. Вы стали для меня воплощением неуловимого совершенного идеала, который все время преследует нас, художников. Я боготворю вас. Я чувствую ревность ко всем, с кем вы заговаривали. Хелен! Я никогда не прощу ее за то, что она отняла вас у меня, но сейчас дело не в этом. Я хочу, чтобы вы целиком принадлежали мне. Это единственное мое желание с тех пор, как я впервые увидела вас. Я счастлива, только когда вы рядом со мной. Или когда вас нет рядом со мной, я не знаю. Я все время охвачена невыносимым желанием. Эти сны – все, что вы делаете со мной, то есть все, что мы делаем вместе, – они стоят у меня перед глазами днем и ночью. Я никогда не говорила вам об этом, потому что сама едва могла понять, что со мной происходит. Я понимала только, что удостоилась увидеть совершенную красоту, и мир, все, что я видела, наполнился красотой. Это было прекрасное чувство, слишком прекрасное, наверное, потому что в нем таилась опасность – потерять все в одно мгновение. Проходили недели, и я все больше растворялась в вас. Так долго я скрывала правду от себя самой, но сейчас в этом уже нет смысла.

В порыве откровения она взяла его за руки и прижала их к сердцу. Она боялась встретить отказ в его глазах, поэтому смотрела только на его руки, представляя себе, как они рвут на ней рубашку, как это было в ее снах.

– Наверное, Хелен права! – воскликнула она. – Подавлять свою природу – гораздо больший грех, чем дать ей свободу.

– Ох уж эта Хелен, – произнес он с жестоким смешком. – Она проводит дни, рассуждая о неправдоподобном, и ночи – вытворяя немыслимое.

– Вы говорите, как она, – сказала Розмари. Она не хотела, чтобы он произносил ее имя. Она задыхалась, ей уже казалось, что она видит Хелен и ее насмешливую гримасу позади Дориана. – Я говорила Хелен о своей одержимости вами, Дориан, и она просто посмеялась надо мной. Я не обратила на это внимания, так я уже привыкла к ее насмешкам. Но после того, как она отняла вас у меня, я поняла, что не могу безмолвно сидеть, пока она играет с вами, как кошка с мышью. Я не знаю, что произошло между вами, но вы так бесстрастны и подавлены, что это, очевидно, было неприятно. Как будто Хелен может принести кому-нибудь счастье! Иногда кажется, что она всей душой стремится к противоположному.

Розмари чувствовала, что сейчас разрыдается. Почему они должны говорить о Хелен? Она держала руки своего возлюбленного в своих руках – и он не отталкивал ее!

– Возможно, глупо было полагать, что между нами может быть что-либо, кроме дружбы. Если так, вы не должны сердиться на меня за эти слова, Дориан.

Закусив нижнюю губу (она знала, что это нравится ему), она наконец решилась взглянуть на него. Ее поразило то, что она увидела в этих серых глазах с тяжело нависшими веками – жадный, первобытный голод. Она все еще держала его руки, и внезапно он немного высвободил их, легко коснувшись ее груди.

– Дориан, – проговорила она, уже прекрасно понимая, к чему это приведет.

Он прижал палец к ее губам.

– Тише, – произнес он.

Он проследил пальцем изгиб ее губ, изучая ее с осторожностью хищника.

– Я знал, что этот момент настанет, Розмари, – сказал Дориан. Другая его рука соскальзывала за корсаж, ощупывая округлую молочно-белую плоть. Она почувствовала, что внизу живота разгорается пламя, и целиком отдалась его прикосновениям. Он наклонился к ней, и она почувствовала его горячее дыхание на своих губах. Она затрепетала в ожидании, но он не поцеловал ее.

– Ты еще никогда не занималась любовью, Розмари, не так ли? – спросил он.