Пятьдесят оттенков Дориана Грея

Он никогда больше не увидит Хелен. По крайней мере, он не намерен больше поддаваться губительному воздействию ее рассуждений, которые тогда, в саду Розмари, впервые разбудили в нем страсть к недостижимому. Он извинится перед Сибилой Вейн. Хотя, наверное, лучше не стоит, учитывая, в каком состоянии они ее оставили. Пусть все идет своим чередом, он будет надеяться, что когда-то ему удастся это забыть. Он пойдет к Розмари и признается (прежде – самому себе) в том, что любит ее. Это его долг. Она страдала еще больше, чем он сам. Бедная девочка! Они могли бы быть счастливы вдвоем. Их жизнь была бы чиста и исполнена красоты.

Невыносимый взгляд серых глаз преследовал его. Он сел к столу и написал страстное письмо Розмари, умоляя о прощении и обвиняя себя в безумии. С тех пор, как она оставила его в тот день, он писал ей много раз, но впервые он был так уязвим и в его словах не чувствовалось снисходительного участия. Он покрывал страницу за страницей словами раскаяния, которые приносили ему боль. Одновременно он получал удовлетворение от этого самобичевания и, добравшись до конца письма, уже чувствовал, что прощен.

В порыве раскаяния он захотел скрыть портрет, хотя бы на некоторое время. В углу комнаты стоял другой подарок Хелен – старинный экран из позолоченной испанской кожи, покрытый пестрым узором. Он не слишком ему нравился, но из вежливости он принял подарок. Экран был высокий, примерно семь футов в высоту, даже выше его самого. Дориан подумал о том, что, возможно, этот экран не раз раньше скрывал тайну. Он довольно долго принадлежал Хелен, поэтому можно было предположить, что за ним прятались мужчины, но была ли хоть у одного из них страшная тайна? Дориан сомневался в этом.

Он поднял портрет и, как только его скрыл экран, почувствовал, что настроен сентиментально, и решил прогуляться по саду. Выйдя на лужайку, он глубоко вдохнул. Свежий утренний воздух, казалось, рассеял его мрачные мысли. Он думал только о Розмари. Каким же прекрасным становится мир для того, кто влюблен! Она такая застенчивая и нежная. В ней есть что-то детское.

Ему казалось, что вся его жизнь сосредоточилась в одной точке, где царила окрашенная в нежные тона радость. Он вспомнил, как она трепетала в его руках, как нежный цветок, когда его пенис добивался ее девственности. Как она перевернулась на живот, чтобы он взял ее снова. Да, он немного увлекся, но в будущем готов загладить свою вину.

– Розмари… – выдохнул он.

Он снова и снова повторял ее имя. Птицы, казалось, пели о ней цветам и деревьям, покрытым каплями росы.

Спустя какое-то время Дориан, пошатываясь, поднялся к себе в спальню и упал на кровать, чувствуя, что его сердце по-прежнему наполнено любовью к Розмари. Ощущение того, что он умрет, если позволит себе заснуть, давно прошло. Сон был ему необходим. На него напала жуткая усталость, и через несколько мгновений он был поглощен ею целиком.

Проснулся он далеко за полдень. Он позвонил в колокольчик, и лакей вошел неслышно с чашкой чая и грудой писем на маленьком подносе китайского фарфора. Он отдернул оливкового цвета шторы на блестящей синей подкладке, открывая три высоких окна.

– Сэр, вы сегодня хорошо спали, – улыбаясь, произнес Виктор.

Дориан пробормотал что-то и встал. Отпив глоток чая, он потянулся за письмами. Сегодня утром принесли конверт от Хелен. Он поколебался мгновение и отложил его в сторону. Остальные письма он просмотрел без всякого интереса. Это были, как обычно, визитные карточки, приглашения на ужин, билеты на закрытые выставки, программки благотворительных концертов – обычная груда корреспонденции, которой общество каждый день осыпает светского молодого человека.

Спустя примерно десять минут он, накинув расшитый узорами шелковый халат, прошел в отделанную мрамором ванную комнату. Холодная вода освежила его после долгого сна. Ему казалось, что все события недавних дней позабыты. В глубине души оставалось смутное ощущение того, что он стал причиной трагедии, но ему казалось, что это всего лишь сон. Одевшись, он спустился вниз в столовую. Верхняя столовая была слишком маленькой и была в этот час плохо освещена. Он сел за столик, стоявший возле окна, который был накрыт для легкого французского завтрака. День был чудесный. В воздухе стояли пряные ароматы. Влетела пчела и стала кружить вокруг синей китайской вазы с зеленовато-желтыми розами. Дориан почувствовал себя совершенно счастливым. Но тут его взгляд упал на высокий экран, и он содрогнулся.

– Вам холодно, сэр? – спросил Виктор, снова наполняя его чашку. – Мне закрыть окно?

Дориан покачал головой.

– Мне не холодно, – произнес он, в нетерпении ожидая, когда Виктор уйдет, чтобы ему еще раз взглянуть на портрет.