Пятьдесят оттенков ярости (СИ)

Тут меня как будто обухом по голове ударило. В одно мгновение, я понял, что так возмутило сою девушку. Я поставил себя на ее место и понял, какой сволочью был. Это осознание заставило меня притянуть Нину к себе и горячо заговорить:

— Любовь моя, прости меня, пожалуйста! Я должен был все тебе рассказать! Конечно, ты поняла бы! Умоляю, не сердись! Это убивает меня! Но я клянусь тебе собственной головой, что мое молчание — единственное, в чем я перед тобой виноват! Мне бы и в голову не пришло посмотреть на другую девушку! Никогда! Ты — моя единственная! Я просто помог Амалии повторить исторические даты — и только! Черт, да даже заявись она ко мне с предложением заняться любовью, я послал бы ее надолго и подальше! Мне не нужен никто, кроме тебя, малышка! Пожалуйста, поверь мне! И прости меня! Умоляю!

Нина вздохнула, уткнулась мне в шею и сказала:

— Хорошо, я тебя прощу. Но с условием.

— Конечно! Чего ты хочешь, милая? Только попроси! — воскликнул я.

— Обещание, — ответила моя девушка. — Мне не нужно ничего особенного. Я просто хочу, чтобы ты пообещал: больше между нами не будет никаких секретов. Вообще, никаких.

— Обещаю, малышка! — заявил я. — Нет, даже не обещаю! Клянусь! Клянусь собственной жизнью! Ты прощаешь меня?

Сердце подскочило к самому горлу, пока я ждал ее ответа. И наконец…

— Да, — сказала любовь всей моей жизни. — Я прощаю тебя.

Внутри словно взорвался фейерверк. Она простила! Мы снова можем быть счастливы вместе! Не отдавая отчета в своих действиях, я осыпал поцелуями лицо Нины, остановившись на губах. Хотелось бы, конечно, зацеловать и каждую клеточку тела возлюбленной. Я дал себе слово сделать это, как только мы приедем в общежитие. Я договорюсь с комендантом, чтобы Нина у меня переночевала, а затем, запрусь с ней в комнате, и мы растворимся друг в друге, стирая все следы недавней ссоры! Мы вместе навсегда, и это ничто никогда не изменит!

— Боже, как я за тебя волновался, детка! — выдохнул я, когда поцелуй прервался. — Всю ночь глаз не сомкнул, поставил на уши половину Буэнос-Айреса!

— Знаешь, улыбнулась моя девушка, — в этом самолете я пережила, наверное, все пятьдесят оттенков ярости.

— Неужели? — хмыкнул я. — Ну, теперь ты понимаешь, что я чувствовал всякий раз, когда летел к тебе! Но мы это пережили, малышка! И у нас все хорошо!

Да, это, действительно, было так, и в дальнейшем я сделаю все, чтобы ничего не изменилось. Самое страшное мы уже пережили. А теперь и эта разлука, и эти пятьдесят оттенков ярости — все осталось в прошлом. Ну, разве можно нас еще чем-то испугать?