Пятеро, что ждут тебя на небесах

Эдди отпрянул в ужасе. Спина девочки была в страшных ожогах: тельце и узкие плечи все обуглены и в волдырях. Она обернулась к нему, и он увидел, что ее милое, невинное личико теперь покрыто уродливыми шрамами, губы кривятся от боли и только один глаз зрячий. На обгоревшей, покрытой струпьями голове клоками торчали уцелевшие волосы.

— Ты мой меня, — повторила она, протягивая ему камень.

Эдди силой заставил себя войти в воду. Взял камень. Руки его дрожали.

— Я не знаю как… — пробормотал он едва слышно. — У меня никогда не было детей…

Девочка подняла свою обуглившуюся руку. Эдди осторожно взял ее в свою, медленно повел камнем от кисти к плечу и вдруг заметил, что шрамы на руке побледнели. Он потер сильнее, и шрамы исчезли. Эдди стал тереть быстрее и быстрее, пока на месте обгорелой кожи не появилась чистая, обновленная. Эдди перевернул камень другой стороной и принялся тереть тощую спинку девочки, узенькие плечи, тонкую шею и, наконец, щеки и лоб.

Тала положила голову ему на грудь и закрыла глаза — точно задремала. Эдди нежно провел камнем вокруг ее век, а потом по искривленным болью губам и струпьям на голове, пока на ней не появились сливового цвета волосы, а лицо не стало таким, каким было, когда они встретились.

Девочка открыла глаза, и белки ее сверкнули.

— Я пять, — прошептала она.

Эдди опустил камень и, задыхаясь, с дрожью в голосе спросил:

— Пять? Э-э… Тебе пять лет?

Девочка замотала головой. И показала Эдди пять пальцев. А потом ткнула Эдди в грудь, точно говоря: «Я для тебяпять. Твой пятый человек».

Подул теплый, легкий ветер. У Эдди по щеке покатилась слеза. Тала засмотрелась на нее, как засматривается ребенок на жука в траве. А потом заговорила, глядя в сторону.

— Почему грустный? — спросила она.

— Почему я грустный? — шепотом повторил Эдди. — Здесь?

Девочка указала вниз:

— Там.

Из груди Эдди вырвалось рыдание, последнее рыдание. Казалось, внутри у него теперь была полная пустота. Все барьеры между ним и девочкой рухнули: он не мог больше говорить с ней как взрослый с ребенком. И он сказал ей то, что уже сказал Маргарет, Руби, капитану, Синему Человеку, а главное — себе самому:

— Мне грустно, потому что я ничего в своей жизни не сделал. Я был полным ничтожеством. Я ничего не достиг. Я ничего в жизни не понимал. Мне казалось, что на земле для меня не было места.

Тала вынула проволочную собачку из воды.

— Было место, — сказала она.

— Где? На «Пирсе Руби»?

Девочка кивнула.

— Чинить аттракционы? В этом была моя жизнь? — Эдди шумно вздохнул. — Почему?

Тала покачала головой, точно говоря: разве это и так не понятно?

— Дети, — сказала она. — Ты делал им неопасно. Ты делал мне хорошо.

Она потерла собачку о его рубашку.

— Это было твое место, — сказала Тала, дотронулась до нашивки на его рубашке и, тихонько засмеявшись, добавила: — «Эдди Техо-слу-живане».

Эдди вступил в стремительно несущийся поток. Вокруг него, на дне, тут и там мелькали камни, соприкасаясь один с другим, словно истории его жизни. Он почувствовал, что тело его постепенно тает и растворяется, и что осталось ему совсем недолго, и что с ним теперь происходит то самое, что и должно произойти после того, как он встретил всех пятерых, предназначенных ему на небесах.

— Тала, — прошептал он.

Тала подняла на него взгляд.

— Та маленькая девочка на пирсе… Ты про нее знаешь?

Тала уставилась на свои ногти. А потом утвердительно кивнула.

— Я спас ее? Я ее оттуда вытащил?

Тала замотала головой:

— Не тащил.

Эдди содрогнулся. Голова его упала на грудь. Так вот оно что. Такой вот конец.

— Толкнул, — сказала Тала.

Эдди удивленно поднял глаза:

— Толкнул?

— Толкнул ее ноги. Не тащил. Толкнул. Большая штука упала. Делал ей неопасно.

Эдди недоверчиво зажмурился.

— Я же помню ее руки, — сказал он. — Это все, что я помню. Не могя ее толкнуть. Я чувствовал в руках ее руки.

Тала улыбнулась, зачерпнула речной воды и вложила свои маленькие пальчики в большую ладонь Эдди. И он мгновенно осознал, что прежде уже держал эту руку.

— Не ееруки, — сказала Тала. — Моируки. Я несет тебя на небо. Чтобы тебе неопасно.

И тут вода в реке вдруг поднялась, доходя Эдди сначала до пояса, потом до груди и до плеч. Не успел он еще раз вдохнуть, как детский гам над его головой смолк, и он целиком погрузился в сильное, но бесшумное течение. Эдди по-прежнему чувствовал руку Талы в своей, но тело его словно отделилось от души, плоть его точно смывалась с кости и уносилась речным потоком вместе со всей его болью и усталостью, с каждым его шрамом, с каждой его раной, с каждым мучительным воспоминанием.

Эдди теперь был не более чем лист в потоке воды, и девочка бережно несла его сквозь тени и свет, сквозь всевозможные оттенки цветов: синие, слоновой кости, лимонные, черные, — и оттенки эти, как догадался Эдди, воплощали его эмоции. Девочка пронесла его сквозь сокрушительные волны огромного серого океана, и он вдруг окунулся в ярчайший свет, сиявший над невообразимой сценой.