Пятиэтажная Россия

— Подвязки появились. У всех. Декоративные. Голубые. Одна штука на правой ноге. Теперь обычай в моде — сначала невеста кидает в толпу подружек букет, а потом жених стаскивает у нее с ноги подвязку и кидает своим друзьям. Кажется, тот из юношей, кто поймает, дольше всех не женится.

— Псевдоним у вас нечеловеческой красоты. Специально для клиентов подобрали?

— А вы как думаете? Предположим, у меня фамилия Бронштейн.

— А на самом деле?

— На самом деле — Киржнер. Я же должен чем-то зацепить внимание, чтоб именно меня выбрали из всей массы ведущих. Не могу же я писать в своем резюме: «С хлебом-солью на вышитом рушнике встретит молодых опытный тамада Левушка Киржнер»? Лев Серебряный — броско, солидно. Ах-ах, жизнь наша долгая. У меня, знаете, однокурсник в Щепкинском училище был — мальчик из провинциальной актерской династии. Топазов-Глинский была его фамилия. Как же мы над ним издевались! А он, бедняга, всем рассказывал свою долгую историю.

Дедушка его, давным-давно, как сейчас принято говорить — в начале прошлого века, работал в антрепризах «по Волге», и играл в фантастически популярных спектаклях-ужастиках. А что вы думаете — Островского, что ли, бесперечь играли? Кинематограф в пеленках, о телевидении даже Жюль Верн не помышлял, а народ спокон веку пугаться любил. Цирк, ярмарка и антреприза — вся развлекательная индустрия. А дедушка, как многие и многие актеры, из поповичей. Жеребячьего сословия. И фамилия у него соответствующая. Этих фамилий уж и не помнят, потому что впоследствии они просто исчезли. По матушке он Кедроливанский, а по батюшке — Крестовоздвиженский. И как вы представляете себе афишку: «В роли Вампира, кровавого виконта Д?Эрто — Симеон Крестовоздвиженский»? Смешно? Вот так — над чем посмеешься, тому и послужишь».

Печален Лев Серебряный, тамада, «работающий свадьбы в амплуа неблагородного отца».

Мы спорим с ним о том, что такое свадьба вообще. Переход из одного состояния в другое — как всякий праздник. Конец одного желания (выйти замуж, жениться) и начало другого желания (порядка, мира, более осмысленной жизни).

«Легко люди жить стали, ничего не боятся, — говорит Лев Евгеньевич, — свадьбы не боятся. Я в день своей свадьбы от страха себя не помнил. С супругою знаком три месяца, никакой интимной проверки устроить было, разумеется, невозможно. Что впереди — неясно. Не только в постели — жизнь подступала неведомая. Ни о каких пробных браках никто слыхом не слыхивал. Когда из свадьбы ушел страх, праздник сдулся».

Нет же — только лишившись страха, трагедии, интриги, свадьба и стала наконец праздником. В старом его значении — праздный день, пустой день. Свободный.

Прежнего уже нет, нового еще нет. Соседи кричат, пора идти выкупать невесту. Что еще за ерунда, придумают же, мздоимцы чертовы. Господи, как неловко! Растерянность, неловкость, трата, растрата, гульба, гудеж, радость, восторг, упоение, сладость, неловкость, растерянность. Вот и день прошел. Так и жизнь пройдет.

Все испытал, что мог? Кажется, все! Смирился? Кажется, да.

Грех укорененности Три поколения семьи в одной московской квартире

Действующие лица маленькой житейской драмы:

Людмила Георгиевна Чарушина, 63 года, пенсионерка, высшее техническое образование. Истинная глава фамилии, ответственный квартиросъемщик.

Сергей Чарушин, 41 год, сын Людмилы Георгиевны, ведущий специалист по IT-технологиям в торговой фирме.

Светлана Чарушина, 32 года, жена Сергея, домохозяйка.

Елена Чарушина, 35 лет, дочь Людмилы Георгиевны, очень элегантная женщина, сотрудница пресс-службыбогатой промышленной структуры.

Алина Рузакова, 13 лет, дочь Елены.

Вероника (10 лет) и Ваня (5 лет) Чарушины, дети Сергея и Светланы. В семье Ваню зовут Хотюнчиком.

Перед нами — четырехкомнатная квартира клана Чарушиных. Четырехкомнатная, впрочем, это одно название; общая площадь — 64 квадратных метра. Изолированная комната одна — 12 метров, потом «большая» — 18; из «большой» ведут две симметричные дверки — за каждой дверкой по маленькой, восьмиметровой, комнате. Балкон. Кухня (по документам) 7 м, но когда начали делать ремонт, рабочие мерили-мерили и намеряли 6 с половиной. Усушка и утруска.

Семь человек в тесноватой квартире панельного дома — это ли не почва для настоящей повседневной трагедии? Но никакой трагедии с Чарушиными не происходит.

Семья наших героев живет мирно — в этом-то и драма.

Мир

— Москва — очень спокойный город, — говорит Людмила Георгиевна, основательнейшим образом расположившись на кухне. Нарядное сияние пузатой медной вытяжки (вытяжка на современной кухне заменяет собой абажур и самовар, служит средоточием буржуазного уюта), пестрый кафель, разноцветные чашки — все подчеркивает праздничность обдуманного и умело устроенного уклада. Основательность «младшей реальности» — так теперь в американской социологии модно называть быт. Чудесное определение — «младшая реальность».

— Спокойный город? — удивляюсь я. — Да разве же?