Пятиэтажная Россия

— В городе женятся очень рано, — продолжает Лаберко, — первые разводы начинаются в 26–27 лет. А выйти замуж после 27 лет в Смоленске шансов нет. Всех нормальных мужиков уже разобрали, у нас успешных мужчин берут на взлете. К тому же мужчины чаще уезжают, чем женщины, — вы сердитесь на понаехавших, а мы на поуехавших. К чему приводит конкуренция на вторичном брачном рынке? Мужья не видят необходимости щадить самолюбие жен. Во многих семьях моральная обстановка очень тяжелая.

А жены вынуждены терпеть. Вы думаете, в Смоленске много женщин с заработком в полторы или две тысячи долларов? Три-пять тысяч рублей считаются нормальной женской зарплатой. Значит, думает женщина, надо из последних сил сохранять брак.

Своим проектом мы хотим напомнить городу, что благополучные семьи есть и что достичь взаимопонимания не так уж сложно. Вот они стоят перед вами — такие же, как вы, как все мы. Только более открытые, более решительные, более дружные. Во время съемок не притворишься — телевидение разоблачающая штука. Впрочем, недружная пара до нашего офиса просто не дойдет: поругаются по дороге.

— Просветительская у вас программа?

— Вряд ли. Но мы рассчитываем, что наш проект выльется в городское семейное движение. Вы не знаете, что такое семья в небольшом городе, — без нее не проживешь.

Город

О том, что значит семья для небольшого города, я впервые задумалась несколько лет назад, когда прочла один из первых в стране народных романов, опубликованный в районной газете «Красная Слобода» города Краснослободска.

Все началось с объявления в газете: «Пожалуй, нет сейчас книг популярнее любовных романов. Их с удовольствием читают люди самых разных возрастов. Почему бы не написать его всем городом, вместе? Дерзайте, друзья!» Объявление подал журналист Топорков, он же набросал первую главу. Действие, разумеется, происходило в Краснослободске. И роман был написан! Назывался он «Цветет черемуха к похолоданию» и стал в городе чрезвычайно популярен. Городские мужчины, презрительно отзывавшиеся о бабской лабуде, но подозрительно осведомленные о ходе сюжета, говорили мне: «Иной раз забудешь привезти газету с «Черемухой», так баба и убить может…» Главному редактору звонили разъяренные читатели, утверждавшие, что роман «списан с них». Меня потрясло, что город захотел написать именно любовный роман, а еще более потрясло, что совместное создание и чтение его немало способствовали городскому самопознанию.

За день до моего приезда в городе случилась трагедия. В гараже угорели любовники. Краснослободск кипел. Каждая случайная уличная встреча приводила к спору: «Неужели муж ее возьмет?» Я, признаться, не понимала: откуда возьмет? Оказалось, из морга. То есть речь шла о том, будет ли муж хоронить покойницу жену. Муж похоронил. А жену (оба любовника были семейные) пришлось уговаривать. Многие в городе говорили: позвать отца Никодима, пусть обвенчает мертвых. К батюшке, кстати, пошли. Отправилась делегация неразумных. Отец Никодим, разумеется, отказал, однако попался на слабости: сидел и ел кусок мяса. На дворе пост… Батюшка, подавившись, сказал: «Иначе у меня сил не будет службу вести». Моя героиня, одна из школьных учительниц, сочинявших «Черемуху», этой прекрасной литературной деталью не соблазнилась, а все говорила: «Жизнь-то смелее выдумки! А я побоялась образ любовницы укрупнить!» На похороны явился весь город. Старушки шли с лыжными палками — зима была, гололед. Одна бабушка брела, двигая перед собой стул, наваливаясь после каждого шага на его спинку грудью. Но отыскала в себе силы прокричать подруге: «Сгубила мужика Наташка!»

«Ты нас не понимаешь, — сказали мне на прощанье авторы романа, — потому что в Москве любви нет». Вполне возможно. Очевидно, семья в Моск ве значит не совсем то или не всегда то, что семья в Краснослободске или Смоленске. Ролан Барт писал, что большой город использует человека двадцать лет — с его двадцати до сорока, потом же перестает им интересоваться. Но двадцать «полноценных» лет столичный пленник живет, себя не чуя. Любовь для него отдых, семья — витрина трудовых достижений. Ма ленький же город терзает своего верного обывателя только до двадцати лет — пока человек испытывает муки выбора: уехать или остаться. А потом оставшийся становится городом. Любовь для него — самовыражение, семья — смысл. Это Барт, но не то же ли самое происходит и здесь и сейчас? В большом городе, в Москве, легче выбиться в люди и прожить не обремененному семьей человеку, одиночке.