Пятисотлетняя война в России. Книга вторая

После переворота 1917 года новый партийнобюрократический аппарат, превратившийся на океанах народной крови в мощную цитадель партийной номенклатуры, привык править страной безотчетно и безответственно, имея в виду только собственные внутриэлитные интересы.

Разделенный после августовского путча 1991 года на две части, аппарат сразу же почувствовал дискомфорт от наличия еще какого-то параллельного аппарата, обладающего практически теми же полномочиями власти и не меньшим аппетитом.

Название тут не имело большого значения: какая ты власть, исполнительная или законодательная: главное — власть. А слово это в нашей стране всегда понималось однозначно: безраздельное господство над богатствами страны, ее народом и полное агрессивное нежелание что-либо менять в этом отношении.

Таким образом, вместо одной номенклатурной цитадели в послепутчевой России их возникло две, мгновенно погрязнувшие в острейшей конфронтации друг с другом по тривиальному вопросу: кто из них главнее и кто должен всем распоряжаться.

На освещенной авансцене все это вначале выглядело почти академической дискуссией: какой должна стать будущая Россия — парламентской или президентской республикой? А за кулисами сразу же началась ожесточенная война, ведущаяся без всяких правил и даже без намека на какое-либо подобие политического и дипломатического этикета.

Коммунисты, придя в себя от кратковременного　августовского шока, увидев, что никто не только не собирается их запрещать, но и даже хоть как-то ограничивать их деятельность, быстро оправились и стали громко требовать политической реставрации в стране, затем с прогрессирующей наглостью перешли к конкретным действиям по всему широкому фронту внутриполитической и хозяйственной жизни страны.

Отлично понимая, что старая марксистско-ленинская идеология, с помощью которой они в течение семидесяти лет грабили и истребляли народ, себя полностью изжила, коммунисты, за неимением ничего лучшего и подчиняясь своему генетическому инстинкту людоедства, быстро сомкнулись с многочисленными националистическими, профашистскими и откровенно фашистскими полупартиями-полубандами, которые, как поганки после дождя, буйно проросли на всем пространстве посткоммунистической России.

Даже ленинская «Правда», еще недавно бетонноофициальный форум «самого верного в мире учения», даже не сбросив с себя коммунистических орденов и не изменив шрифта, стала печатать статьи о кровожадных жидах, упивающихся кровью невинных христианских младенцев, а затем уходящих от ответственности с помощью золота и продажных адвокатов. В качестве примера приводилось дело Бейлиса.

Можно себе представить, что сказал бы основатель этой газеты, прочитав эту статью. А прочел бы обязательно, ибо каждый рабочий день у него начинался с чтения именно «Правды». Наверное, он бы не сказал ничего, а просто, по своей привычке, приказал бы Феликсу Эдмундовичу расстрелять всю редакцию газеты, добавив: «С наборщиками тоже разберитесь, батенька. Не замешан ли кто?»

Сам же основатель газеты «Правда» продолжал и в посткоммунистической России возлежать в своем помпезном мавзолее. И каждый час, под бой кремлевских курантов, гвардейцы кремлевского полка, печатая шаг, заступали на «пост № 1», а два научноисследовательских института со штатом в 1600 человек продолжали работать над телом и мозгом незабвенного вождя мирового пролетариата.

Несмотря на многочисленные публикации, показавшие истинный — звериный и человеконенавистнический — образ Ленина, Дзержинского и их сообщников, ленинские «истуканы» продолжали десятками стоять в крупных городах, непременными символами непререкаемого божества возвышаться у гор- и сельсоветов, украшать официальные залы и начальственные кабинеты.

Что касается Феликса Дзержинского, то, если не считать его памятника на Лубянской площади, попавшего под горячую руку разъяренной толпы в августе 1991 года, его имидж почти не пострадал. Портреты железного Феликса продолжали украшать официальные кабинеты славных продолжателей его кровавых дел, все еще гордо именующих себя «чекистами».

Родная партия как бы исчезла, но ее боевой отряд, оставшись беспризорным, совсем не спешил отказываться от методик и задач, завещанных покойной родительницей.

Они, как всегда, оставались в тени, их не было видно, но во все поры посткоммунистического общества доносилось их жадное и хищное сопение, выдающее нетерпеливое желание снова кинуться на ненавистный народ и упиться, по привычке, его кровью.

Коммунистические бонзы — секретари обкомов и горкомов, родовая аристократия советского периода, поняв гениальный замысел своего последнего генсека Михаила Горбачева, вовремя успела перебраться в Советы или скрыться за широкой спиной президента Ельцина.