Пятицарствие Авесты

— Я уже говорил, что христиан не очень любят в тех городах, где есть их общины, к ним относятся с недоверием, иногда со злобой. Так было и в Риме шесть лет назад, когда императору Нерону пришло в голову перестроить город. В Риме вспыхнули пожары, а в пожарах обвинили христиан. Римляне всегда требовали от правителей хлеба и зрелищ, и вот теперь, чтобы успокоить взбудораженный демос, Нерон дал ему невиданные зрелища.

Марк не однажды был зрителем гладиаторских боёв, не однажды видел бои гладиаторов с дикими зверями, но о том, о чём рассказывал Иоанн, лишь только слышал. Христиан толпами сгоняли на арену цирка, где выпускали на них голодных зверей, травили собаками, одевали в одежду пропитанную смолой, и поджигали, превращая их в живые факелы. Наиболее гнусно поступали с женщинами, открыто насилуя, а потом умерщвляя их. По слухам, сам Нерон, одетый в звериную шкуру, участвовал в этом.

— Зверство — одна из черт характера этого императора. Очевидно, главная.

Поэтому с тех пор христиане зашифровывают его имя числом 666, называя это число числом зверя.

Марк кивнул в знак согласия: он знал об этом числе и о том методе, когда заменой букв цифрами какое-то слово можно выразить математическим числом.

— Ну а что ты привёз здешней общине?

— На одном из островов меня уговорили передать им какое-то послание, что я и должен сделать.

Марк попросил Петра позвать Елену, тотчас куда-то уведшую гостя.

После ухода Иоанна в комнату вошла Антония, которая, поговорив о хозяйственных делах, снова завела разговор о переезде в Херсонес; хотя находившийся рядом Пётр молчал, по его виду Марк понял, что тот был солидарен с его женой. Разговор этот затевался ею не впервые, но после того, что стало известно о положении в Иерусалиме, он не стал возражать столь категорично, как ранее.

Тревога, уверенно поселившаяся в доме, казалось, была незаметной, но каждый взрослый его обитатель носил её в своих мыслях; только иногда беззаботный детский смех разрывал напряжённость тревожного ожидания. Марк тем временем доводил до изнеможения своё крепнущее тело физическими упражнениями и тренировками с оружием, прерываясь лишь изредка для хозяйственных дел и занятий с внуками, которым уже давно были наняты учителя, обучавшие их тому, чему требовал дед, не обращавший внимания на протесты матерей и бабушки. Больше всего его заботил Андрей, уже хорошо обращавшийся с оружием, и ему он старался передать весь свой опыт бойца; для этой же цели им был нанят опытный ветеран, обучавший всех детей независимо от возраста и пола.

Иоанн всё это время жил в его доме, отдыхая или занимаясь хозяйством вместе с Антонией и Петром. Несколько раз он посетил дом и плантации в Скифополе, где хозяйничал Тигран и куда сожалевший о том Марк не мог показаться из-за римского гарнизона, находившегося там, поскольку его личность была известна многим в городе.

Однажды, когда Марк мылся после утренней пробежки и лазания по окрестным скалам, пришёл управляющий, неся в руках какие-то свитки. На вопрос заинтересованного Марка он ответил, что это и есть то послание, какое он передал местной христианской общине и которое ему дала прочитать Елена; Марк не обиделся на дочь, понимая справедливость того, что первым послание доверили прочитать человеку, его доставившему.

— Вот это написал некий Иоанн, христианин и последователь Иисуса. Прочитай, потом поговорим.

Он повернулся и пошёл из сада, а Марк, заметив его подавленное настроение, удивлённо посмотрел ему вслед и раскрыл рукопись.

«…Ибо время близко». Он читал свитки, написанные на греческом языке, но впечатление было такое, словно он читает писания прошлых еврейских пророков.

«Близок великий день Господа… возопиёт тогда и самый храбрый», — сопоставлял Марк; «Трубите трубой на Сионе… ибо наступает день Господень, ибо он близок…»

«Ещё один Апокалипсис, — думал он. — Ещё одно Откровение. Откровение Иоанна».

Окончив дневные дела, Марк расположился в саду, намереваясь отдохнуть в наступающих сумерках, чувствуя себя вполне уверенно; хотя и не настолько хорошо, как до болезни, однако достаточно сносно, чтобы понять, что выздоровление наступило. Мысль о выздоровлении была неразрывно связана с мыслью о возвращении в Иерусалим; хотя он не представлял, как вернётся туда, но это была уже второстепенная забота, тогда как тревога о внуках и сыновьях становилась всё более напряжённой. Он чувствовал эту тревогу во взглядах и словах родных и близких; она присутствовала даже в поведении слуг, в глазах Петра, принёсшего ему вино и усевшегося рядом. Следом за ним появился Иоанн, направлявшийся к ним. Марк, забывший было о прочитанных утром свитках, понял, о чём будет разговор; а тот, устроившись в их компании и налив вина, сам заговорил об этом.

— Ты знаешь, Марк, мне не дают покоя те свитки. Ты прочитал их? Что ты об этом думаешь?

— Что тебя беспокоит конкретно? Что ты хотел услышать от меня?

— Видишь ли, много из прочитанного мне понятно; однако я мало знаком с древними писаниями евреев, поэтому, думаю, ты лучше меня понял то, что мы прочитали сегодня. Что это такое вообще?